Один раз, в начале 80-х гг., в Малом зале был ее концерт. Помню, по залу возбужденно бегал музыковед Абрам Юсфин и страстно шептал всем знакомым (а знакомыми были все): «Поймите, этого больше никогда не будет! Это первый и единственный раз!»
Замечательная музыка, люблю с тех пор.
Но выше музыки ценю брезгливый жест отстранения, в котором она провела всю свою жизнь.
Да, музыка ее удивительная.
Только я в брезгливости не уверен. Я её не знал, вообще единственным великим музыкальным человеком, кого я знал, была певица Виктория Иванова в последние её годы — вроде бы совершенно другой полюс музыки (переживания музыки, воплощения), но в голове они с Уствольской у меня часто оказываются рядом — по признаку «постижения», что ли.
Так вот, первое для меня, тогда совсем мальчишки, впечатление избытка боли всей жизни, обращающегося как бы в жест — это впечатление было, наверное, одним из главных «авансов». То есть я всё равно ничего в жизни не понимаю, но без этого впечатления-полузнания — не понимал бы гораздо хуже.
Думаю, что «брезгливость» все же правильное слово. Я не знаю, как лучше это назвать — речь идет о самоотстранении от всякой советской и постсоветской тараканщины — от политики, моды, славы, оппозиционности, заграницы. Что-то староверческое в ней было — так мне кажется, хотя лично я с ней знаком и не был. (Да и дело не в ней лично — а той фигуре умолчания, которая существовала для меня с того самого концерта) «Уберите плошку, опоганенную табачниками». Что-то в этом роде.