в № 18 (декабрьском с. г.) журнала «Esquire Russia» помещено сочинение в. п. с. под названием «Рассказ о том, как В. В. Набоков победил Советскую власть» (стр. 106-112).

Поскольку журнал «Esquire Russia» собственной страницей в Интернете не располагает, то заинтересованным лицам предлагается покупать его в соответствующих киосках или же читать вышеназванное сочинение ниже.

Итак:

Олег Юрьев
РАССКАЗ О ТОМ, КАК В. В. НАБОКОВ ПОБЕДИЛ СОВЕТСКУЮ ВЛАСТЬ

Поздним летом 1986 года, с двадцатых, приблизительно, чисел августа-месяца, «весь Ленинград» (т. е. связанная сложными отношениями система кругов, кружков и кружал, ближе всего напоминающая коммунальную квартиру, только без графика уборки) вдруг сделался наэлектризован невероятным, но не подвергаемым сомнению слухом, согласно которому в специализированной шахматной газете «64» НАПЕЧАТАЛИ НАБОКОВА. Шахматную какую-нибудь задачу, что они там еще могли напечатать, догадывались проницательные среди нас (а непроницательных среди нас тогда не было). Пускай и задачу! На нашей памяти это была бы первая легальная публикация эмигрантского, антисоветского, нереалистического и т. п. автора, так что люди были взволнованы. Естественно, остававшиеся в городе были взволнованы и с нездешней и нетогдашней основательностью прочесывали киоски «Союзпечати», что означало: с полуоткрытыми, как у шахматных лошадок, ртами бегали с утра и до вечера по полупустым улицам, которые, как и всегда в это время, постепенно наполнялись дачными и курортными репатриантами. Вихрастые сандалеты щелкали по горячей пыли, роговые очки горели двухжелтковым закатом. Возвращенцы (среди них был и я, вдосталь нахлебавшийся перновского хлебного супу), еще не оповещены о сенсации, удивленно провожали глазами мимопроносящиеся смерчи, свернутые из горячей пыли, распаленных волос и раскаленных одежд. Что-то за наше отсутствие изменилось. Мы еще не знали, что необратимо.

Получив, наконец, «уматную», как тогда выражались, «новость» от поэтессы Целокупчинской, торговавшей с заиндевелого броневичка мороженым «стаканчик с наполнителем», я, тем не менее, бегать как лось по жаре не увлекся…

— Подумаешь, «64»… Если бы еще «69»…

…но в ближайшем от дома киоске на Староневском, напротив впадения в него Суворовского проспекта, все же спросил, благо киоскер был с детства знакомый. Дядя Ашот сожалеюще покачал головой в железнодорожной фуражке (неизвестным науке образом гуталиновые усы дяди Ашота остались при этом полностью неподвижны, поперечные морщины во лбу вздулись, а зрачки собрались к переносице) и предложил свежий номер «Вопросов истории КПСС». От «Вопросов» этих я вежливо отказался, так как думал, что знаю ответы (и об этом до сих пор сожалею не могу сказать как — это был как раз тот самый легендарный августовский номер, где, если задом наперед читать каждую семнадцатую строчку, а в ней каждое одиннадцатое слово, было зашифровано будущее России по 2036 г. — вплоть по освобождение Петербурга из «чухонских клещей», второе взятие Казани и возвращение Крыма; на сегодняшний день этот номер недоставаем, даже в Британской библиотеке его нет — только в спецхране Библиотеки Конгресса), и тихонько побрел в сторону «Сайгона» по дяди-Ашотовой, нечетной стороне Невского.

Ко всему шахматному я отношусь с подозрением и опаской с тех еще пор, как (классе в четвертом) был изгнан — с позором и вызовом родителей — из шахматной секции Дворца пионеров — за то, что стукнул доской (очень слегка) соперницу по чемпионату Куйбышевского района, которая бессовестно жухала. Сначала все шло прекрасно. Я выучил итальянскую партию и получил за это шестой разряд, выучил испанскую — и получил пятый. За что-то мне даже четвертый присвоили, не исключено, что за дебют четырех коней, не без локального патриотизма называвшийся у нас в секции «Аничков мост», но тут случился злосчастный турнир. Надо сказать, это был мой первый и предпоследний акт насилия в отношении особ противоположного пола. Второй и последний произошел в том же четвертом классе: за простую констатацию неоспоримого (поскольку был записан в классном журнале) факта, что я являюсь евреем, у одноклассницы Светы Чупахиной мною был выбит зуб. Зуб, слава Богу, оказался молочный, и рука почти не болела. С этих пор я не обсуждаю с женщинами национальных вопросов, и, уж конечно, никаких шахмат. Если настольные игры, то шашки, и лучше «Чапаев».

…а кроме того, — думал я, шагая по Невскому в сторону «Сайгона», — и все равно же кто-нибудь из библиофильских знакомых, взять хотя бы Володю Щенковского, уж как-нибудь да и выбегает себе этот смелый орган, а я туда краем глаза гляну и, наверное, пойму, что же имел в виду известный православной духовностью самиздатель, а по фамилии почти однофамилец одной московской тюрьмы, когда говорил о моей первой повести «Гонобобль и другие»: «В первый раз вижу, чтобы молодые писатели так откровенно ориентировались на Набокова». Приведший его Витя Кривулин проблемами тенденций в молодой прозе не интересовался, а все выспрашивал у меня, под каким именем я его, Витю, вывел, и высказывал по этому поводу предположения, свидетельствовавшие о пониженной самооценке. Ушел он весьма недовольный, а через несколько времени Володя Щенковский, хорошо ориентированный в котельных литературных котировках, заметил мне с искренним (за меня) огорчением: «Ей-Богу, лучше бы ты ее никогда не писал, эту повесть». Котировки мои, стало быть, падали. Набоков во «второй культуре» одобрялся не очень — за бездуховность одними, за неавангардность другими и за неискренность, т. е. двуязычие, третьими — а я его даже еще не читал!

«Лолиту» я, положим, читал, но не Набокова, а Агнии Барто, из цикла стихов о гражданской войне в Испании: «Лолита, десять лет тебе/, Но ты привыкла ко всему…» (Барто А. Л. «По дорожке, по бульвару…», изд-во «Детская литература», М., 1967, с. 7). Для меня немаловажно было бросить на публикацию в «64» хотя бы искоса взгляд, поскольку назло и тем, и другим, и третьим я уже с месяц обдумывал роман под рабочим названием «Лолита», который должен был явиться диалектическим синтезом обеих предыдущих «Лолит», читанной и нечитанной — сюжет у меня в общих чертах был уже прорисован: эстонский пионер Гуумперт Гуумперт знакомится во Всесоюзном лагере «Артек» с пламенной старушкой Долорес Ибарурри и ее надоедливой внучкой…

Надежды на «Союзпечать» оказались пустыми. Из моих, по крайней мере, знакомых таким способом вожделенного еженедельника никто не добыл. Наверняка всё скупили эти шахматные идиоты, — думали мы, — пенсионеры и пионеры в панамках, что от темна до темна в роденовских позах сидят (слава Богу, одетые) на парково-садовых скамейках, плавностью очертаний напоминающих автомашину «Победа», и безостановочно шлепают ладонью по беззащитному времени. Особенно же в Екатерининском садике у Александринского театра, деля его с голубыми и голубями. У них и киоскеры подкуплены, оставляют за гривенник сверху… а могли и до такой степени «все на подписную кампанию!» выйти, ботвинники хреновы, что для розницы просто ни шиша не осталось. С похожей коллизией я уже сталкивался однажды: «У тебя «Крокодил» дома выходит? — настойчиво спрашивал меня однокурсник Шура по Институту водного транспорта. — В Архангельске у меня «Крокодил» дома выходит, а здесь бегай, как лось, по киоскам…» Тут я понял, что под «дома выходит» он подразумевает подписку и сказал, что, к сожалению, не выходит. Позже он упал с тринадцатого этажа общежития на улице Морской Пехоты, наружно перелезая в соседнюю комнату… хорошо бы соврать, что за свежим «Крокодилом», но нет, видимо, стар я стал и совестлив — кажется, за гитарой.

«Ну, не найти, не найти ее, суку, — жаловался на злую газету добрый Володя Щенковский, — как заколдованная!» Заколдованным этот номер, между прочим, остается и на сегодняшний день. Теща рассказчика с намерением уточнить по его просьбе библиографические детали отправилась в Городской шахматный клуб, в чьей библиотеке рассчитывала обнаружить все годовые подшивки «64» со дня его — или их? — основания. В принципе мысль была совершенно правильной, только вот номер 16 за судьбоносный 1986 год отсутствовал. Был выдран. Выкраден. Приватизирован. И я даже знаю, кем. Библиографическое озарение тещи напомнило мне об одном из примечательнейших людей восьмидесятых годов прошлого века.

Тогда, поздним летом восемьдесят шестого, весь трагизм ситуации с «Союзпечатью» и шахматными маньяками осознал один-единственный человек: быстрый разумом и всем прочим Миша Гуральник — страстный набоковианец, счастливый обладатель сорока обувных коробок с нерезко сфотографированным (в формате 10 на 15 см) полным собранием сочинений знаменитого писателя-двуязычника, известный в городе вегетарианец и голодатель, оператор газовой котельной и любовник лимитных красавиц из отапливаемого им сутки через трое общежития фабрики «Красный треугольник». Осознал, не растерялся и молниеносно вступил в Ленинградский городской шахматный клуб имени, если не ошибаюсь, Чигорина, хоть и не знал ни ходов, ни фигур. В отапливаемом им сутки через трое Доме пионеров и школьников Балтийского района ему выдали лживую справку о необходимом разряде.

Две кряду недели после этого вступления (первого в его жизни, если не считать октябрят; вступление в пионеры он, кочуя по санаториям, пропустил) с восьми утра и до девяти вечера он простоял (сдавши плацкартный билет в Коктебель) в «Сайгоне» (угол Невского и Владимирского, если кто не знает или забыл), показывая всем захожим и мимохожим (тем — через горячую пыль витрины) это в целом довольно-таки клетчатое издание, лапидарной латынью и цифирью наводившее на мысли о кодах и шифрах. И действительно, слух не солгал: над черно-белой дощечкой с римскими профилями коней было жирными буквами набрано: В. В. Набоков. А может, и под, я уже точно не помню. Задача почему-то называлась «Ночь труда и отваги», ближе ее разглядеть не удалось, Миша показывал из своих рук и очень издалека, т. е. очень снизу — он был карлик, чуть выше литрового бидона из белой жести, который в сезон голодания всюду носил с собой, с целью туда сплевывать. Но и издалека было видно: «В. В. Набоков». Легально и залитованно. Не без разрешения ЦК КПСС, само собой разумеется. Начиналась гласность, а за ней перестройка. «Врубаетесь ли вы, старичок, что это означает? Или не врубаетесь? — (увы, так он считал себя обязанным выражаться) спрашивал Миша каждого ознакомленного с волшебной страницей. — Советская власть этого не переживет! Это самоубийство, старичок! Первый гвоздь, забитый в гроб коммунизма, причем самим покойником. Вот увидите, через пять лет духу его здесь не будет!»

Собеседники, как правило, несколько бледнели и с вялой улыбкой откланивались, некоторые не без известной манипуляции указательным пальцем в районе виска. Они были другого мнения о духе покойника. Что безумного прорицателя никак не смущало: с растянутой между руками страницей он, будто дервиш, кружился вокруг своего бидона, уже до половины заполненного голодной слюной, и пророчествовал в том же пугающем духе.

Сегодня (я навел справки) Миша Гуральник работает тренером в городском шахматном клубе калифорнийского города Санта-Долорес. Эти русские, вы знаете, они есть все мастера играть в шахматы, не так ли? Не все? О кей.

Этот рассказ я хотел назвать «Рассказ о том, как В. В. Набоков победил Советскую власть и что из этого вышло», но от второй части заглавия пришлось отказаться. Пока что мне неоткуда знать, что из этого вышло. Ведь я же не «Вопросы истории КПСС», номер восемь за судьбоносный год тысяча девятьсот восемьдесят шесть!