Благодаря нечеловеческой любезности kasya получены книги стихов Игоря Буренина и Сергея Дмитровского. И книга прозы Ксении Агалли, т. е. самой kasya, «Василиса и ангелы». Последняя очень смешно и местами заковыристо написана, рассказывает грустные и весьма поучительные байки о жизни львовской богемы 80 гг., в первую голову о двух вышеназванных поэтах, и может быть всячески рекомендована. Собственно, следовало бы продавать эти три книжки пакетом, под одной бандеролью (но и по отдельности, конечно, тоже).
Книжечки все московского издательства «Запасной выход» и выглядят очень забавно. Несколько напоминают советские провинциальные сборнички (прибалтийские, например), а одна даже на скрепках — столько лет я не видел книжек на скрепках, я прям даже умилился.
Буренин (это который на скрепках; Игорь (Гоша) Буренин (брынь). Луна луна. М., 2005), которого я раньше вообще не знал как поэта, понравился мне сначала больше Дмитровского. Какая-то в нем оказалась… внутренняя ясность, что ли. Переходящая на чужие слова (а они у всех чужие, своих не бывает) и делающая их хотя бы отчасти своими. И мир за этим голосом не то что глубже, а как бы шире…
У Дмитровского (Сергей Дмитровский. С. А. Д. М., 2006; с которым я был отчасти знаком лет двадцать пять — двадцать назад, когда он пытался закрепиться в Ленинграде и посещал Бориса Понизовского в его комнате на ул. Герцена) обнаружилось несколько замечательных стихотворений (в первую очередь открывающее книгу «Когда луну проглатывает еж..»*) и много довольно замечательных кусков (во что бы я в свое время ни за что не поверил), почти всегда подпорченных некоторой поспешностью и манерностью (что я в свое время только и слышал — впрочем, я его стихи только и слышал несколько раз, — и, кажется, никогда не читал глазами). Конечно, очень жаль, что при стихах (и у того, и у другого) отсутствуют датировки, показавшие бы страшное движение жизни (и того, и другого, и обоих вместе). .
И все-таки Дмитровский, наверное, был сильнее. Это уже суждение не по процессу чтения, а по его результату. По послевкусию, так сказать. Чужие слова у него, правда, никогда не становятся своими, но за ними всегда что-то мучительно толчется и ворочается, выпирая из глухой резины искаженными страданием лицами. И много, очень много той второсортной, чужеголосой, слегка гнилостной и мучительной красоты, которой дышал воздух того времени — второсортных, чужеголосых, гнилостых и мучительных восьмидесятых годов.
Но одно маленькое стихотворение Буренина про армию все равно прекрасно само по себе:
хлеб зацвел; черствей шинели
лица скомканные спящих
я ревел; солдаты ели;
дождь шипел в угольной чаще
где протяжный лось дубами
плотный лоб чесал под пулю
заскучавших караульных;
танк урчал и пела баня
я слепой иглой еловой
ящериц на камне трогал
и проснувшись — злой, блестящий —
красный зев казал мне ящер
Армейские будни (учения) глазами ребенка, полковничьего сына. Но это вам необязательно знать, это я из «Василисы» почерпнул и своим умом скомбинировал. Стихи замечательны и без этого знания.
Если бы из этого (судя по всему, одного из самых ранних) стихотворения все пошло дальше, может быть, оно и иначе бы обернулось. Может быть, внутренняя ясность Буренина и победила бы. Но «оно», под влиянием, вероятно, Дмитровского и, несомненно, других обстоятельств жизни, пошло в совсем иную сторону, деликатно названную в издательской аннотации «экзистенциальным сюрреализмом» и «новейшей эклектикой», т. е., попросту говоря, в сторону бесконтрольного наворота слов и выворота нервов. В сторону второсортной, чужеголосой, гнилостной, мучительной красоты… см. выше. Жаль, очень жаль, но ничего не поделаешь.
Крайне любопытно нехарактерное для того (да и для этого) времени полное отсутствие Бродского у обоих. Царствует победивший — на отдельно взятых пятнадцати квадратных метрах Понизовского с окнами — Леонид Аронзон. И кое-где (заметно у Дмитровского) — Сергей Вольф.
Перечитал предыдущую фразу и вдруг заметил: Боже, все названные в ней уже умерли! А по возрасту не только могли, но и должны были бы жить.
К слову говоря, я убежден, что Аронзон не вынес перепада давлений — все его великие стихи написаны в последние два-три года жизни. До того он был в целом «один из многих» и вдруг оказался в глубоководных областях, где давит вся толща.
Выдержать внезапно обрушившееся на него величие он оказался не в состоянии. Вот если бы это произошло раньше… Или позже.
Собственно, и с Бродским случилось сходное: перепад давлений, но только в обратную сторону. Проживший всю жизнь «под грузом», после достижения всех поставленных целей он вдруг очутился в слоях разрежения. Что-то вроде кессонной болезни.
…Поэты у меня оказались почему-то рыбы. Хорошо, тогда скажу так: младшие львовские рыбки через какие-то ржавые шлюзы отважно заплыли в какие-то страшные каналы и водохранилища, наглотались ядовитой воды, слитой портвейными фабриками, надышались отравленным дымом, сдутым пельменоварнями, ободрали бока и серебристые спинки, но не нашли дороги назад… никуда не нашли дороги…
И все равно, я очень рад, что у меня есть (и вообще есть) эти книги — еще раз спасибо, Оксана! Наряду с Евгением Хорватом это еще две точки на карте русской поэзии 80 гг. (за пределами Москвы и Ленинграда).
_____________
*Когда луну проглатывает еж,
в дремучих селах, вязаных соломой,
колодец может стать хорошим домом,
а дом — рекой. Косцы заходят в рожь
по пояс. И в присутствии пейзажа
на нем самом от перемены мест
срывают злость. В то время еж пропажу,
как яблоко ворованное ест…
Продаются ли (или достаются ли как-нибудь иначе) эти книги в Петербурге?
Валера, я думаю, да — это изд-во «Запасной выход» Бориса Бергера. Тиражи — у Буренина 1000, у Дмитровского аж 2000. Может быть, тебе здесь осведомленные люди точно скажут — в каком магазине. Ну, в новом старом Зингере им. Вальки Стакан наверняка уж должны быть!
Поищем. Странно, что от Понизовского я про Дмитровского никогда не слышал. И вообще ничего не знал про этих «новых эклектиков» — все же это было в Ленинграде. «Грааль», где они печатались, помню — там были в основном театроведческие статьи, разбавленные ужасными стихами, во всяком случае в том единственном номере, который я держал в руках. Издавали его два юноши, Дима и Вадим, похожие друг на друга как братья, но не братья.
Ну, ты еще не был знаком с Сашей Богачевым — вот это был страшный человек. Его даже из ЛИТО Лейкина изгнали — кажется, за растление малолетних.
Ничего странного, что ты от Понизовского о них ничего не слышал. Он их (и «их красавиц-жен» по известному и знаменитому выражению А. А. Ахматовой), конечно, привечал — как всех привечал — но лично относился не без раздражения (не к женам, конечно). И в литературном смысле — без особого интереса. Но подробностей я не знаю, п. ч. тогда ими не интересовался. Своих забот было достаточно.
Если красавицы-жены захотят осветить «ленинградский период» более подробно, то я лично был бы очень признателен. Как, Оля?
Сегодня мое истинное имя — Сонная Одурь, но я, конечно, моментально сильно оживилась.
Про Богачева Вы мне рассказали большой сюрприз (с дамами он на моей памяти водил знакомство только с двумя, и обе были вполне в совершенных летах), но мы с ним дружили только пару лет, а потом он нефигурально ушел в монастырь.
Это я в том смысле, что освещу, конечно, нам это только давай. Но большей частью уже завтра, потому что засыпаю совершенно. А спросите вопросы, а то я не знаю, с чего начать.
А мы не знаем, чего спросить. Я вообще нить утерял после того, как по просьбе Бориса устроил Сергея на должность теплообходчика, а его оттуда прогнали за то, что он ленился придумывать показания приборов. Я обиделся — не столько на него, сколько на Бориса, поскольку рассчитывал на это место как на тихую пристань в случае и ожидал некоторой меры ответственности. Да и Дмитровский меня после этого за версту обходил, как мне кажется. Год это был не иначе как 84 или в крайнем случае 85.
Мне кажется, Вас я еще встречал после этого у Понизовского. А Дмитровского, кажется, никогда.
Дурачки из «Грааля» ходили к Борису, я их поэтому видел.
А что касается Богачева, то м.б. это другой? Сочетание имени-фамилии не редкое. Но вряд ли.
Все получается сложнее, чем я думала: с одной стороны, возможность лишний раз покачаться на этих всех волнах, с другой – это вдруг оказалось немирным и некомфортным занятием.
Я бы, как выяснилось, не хотела бы углубляться. (Мне очень понравился мемуар Кати Капович, прочитанный по Вашей наводке на Хорвата, и жаль, что сама я вряд ли напишу что-нибудь такое).
Вот некоторая хронология.
Сережа приехал в Ленинград где-то в 81-м. (С Понизовским его познакомил наш львовский друг Сэм Янишевский, который, в том числе, работал у Бориса в театре в курганский период). В первое время он (Сережа) у Бориса и жил, а потом перебрался в дворницкий апартамент другого борисова актера Сережи Ведрова – вместе они и дворничали какое-то время. Я наезжала пару раз (пока не приехала учиться в конце 82-го, и мы поселились далеко, на Сикейроса), и с вокзала отправлялась прямиком на Герцена, где Сережка, вне зависимости от того, где ночевал, непрестанно в то время околачивался. И, в общем, в первые пару лет в Ленинграде я нас помню в основном в Борисовом подбрюшье – мы там чего-то копошимся среди книг и Борисовых карточек, а он сует нам прямо в клювы всякие кусочки. И Борис часто просил Сережку почитать – того же ежа, например, и еще Аронзона. Не знаю, любил ли он Сережины стихи: я вообще не помню, чтобы он о ком-нибудь оценочно (или одобрительно) высказывался, а зато сам очень любил выспрашивать мнение. Так, я помню, он давал нам Вашу «Мириам», и там была еще пьеса, где Дворкесы и Полянкеры. Про мадам Полянкер мне, помнится, нравилось больше – по каким-то поверхностным причинам. Меня тогда совсем почему-то не волновала еврейская тема (хотя то, что у нас называется «зеут» всегда было очень сильным, — но вот стилистика российского штетла совершенно не трогает – а ведь мои еврейские предки идут прямиком из того самого Хелма! Может быть, впрочем, как раз поэтому: я в этом деле свято верю только в генетическую память, потому что от отца и деда – тех еще эпикойресов – ничего изначального в этом смысле я подцепить бы не могла; между тем «а гите шабес» еженедельно вызывает у меня счастливые слезы, а «гут шабос» — совершенно нет). Так вот, по поводу этих пьес он меня тщательно опросил, а сам ограничился замечанием, что, по Вашим словам, в подзаголовке «народная…» должно, конечно, стоять «еврейская». (Сейчас, я вижу, Вы так и сделали в «Маленьком погроме», а в «Мириам» — нет. Значит ли это, что Борис ошибался, или это Вы передумали?)
Мне сейчас надо бежать, но я постараюсь продолжить.
Оля, спасибо большое, очень интересно. Продолжайте обязательно.
Пьесы — это уже 1984 г., не раньше. Я их обе в этом году написал. Насчет подзаголовка к «Мириам» Борис ошибался — текст был окончательный, я его с тех пор ни разу не менял и не собирался.
«Мириам» я, кстати, написал по его просьбе — для одного из бесчисленных невоплотившихся проектов, которые, собственно, и не могли, да и не хотели быть воплощенными: одна де трагическая артистка из Тбилиси (заслуженная! народная! — Борис не был равнодушен к такого рода вещам) желает якобы сыграть в комедии, а ставить это якобы предлагают Борису. Поэтому другой подзаголовок, который я тогда отверг (м. б. и зря — для понимания природы пьесы и как помощь в постановке он был бы явно полезнее) — «комедия для трагической актрисы».
Я написал — а почему в еврейских декорациях (в этой связи, я имею в виду), и по сей день неизвестно — хотя ни секунды не сомневался в неосуществимости проекта. Но Борис потом долгие годы волновался по поводу этой пьесы, ему все казалось, что он обещал мне ее поставить. А я и не ждал этого, просто был ему благодарен, что он подтолкнул меня в ту сторону…
Декорации, возможно, оттого, что мы за словом «трагедия» автоматически продолжаем: «еврейская»? И вот за это нас и не любят?
Про Гантиади! Туда меня возили родители много лет подряд, а потом мы стали ездить с Сережей, Оксаной и Гошкой. Борис к нам присоединился впервые, наверное, летом 82-го (или, может быть, следующим). С ним были Наташа, Галочка (в таком порядке) и Лена (которая потом вышла замуж за Вензеля, бывшего мужа Е.Шварц). Следующим летом порядок изменился – это были уже Галочка, Наташа, вы с Олей, не помню, был ли еще кто-то. А может быть, Наташа с нами больше и не ездила. Следующим летом там уже кого только не было: и «очень молодой Форсайт» Межибовский, и моя дорогая подруга Нора Грякалова, которая орала как резаная день и ночь, и Петя, львовский актер из театра Озерова, с очередной женой, — простенькой, в сарафане и с облупленным носом. (Следующая недолгая Петина жена будет брюнеткой, родит Сереже двух дочек и похоронит его в Иерусалиме. Я видела ее ровно два раза в жизни: в первый раз, пару лет назад, мы столкнулись втроем на площади Сиона. Сережка был страшно счастлив — у него определенно была идея дружить домами, — и мы, на мой взгляд, мило поболтали, разумеется, о литературе. Во второй – на кладбище Гиват-Шмуэль. Шурик Шрайбман, Сережин отец, прилетевший из Филадельфии, читал «Эль Мале Рахамим», и я вздрогнула от резкого павлиньего крика – это была она).
Опять убегаю. Продолжу.
Почему не любят? Как раз очень любят! В этом-то и есть основная проблема.
——————
Замечательно! Жду продолжения.
И правда – смертельно любят.
И по простому созвучию вспомнила стихотворение Кушнера, которое мне нравится: «Ну прощай, прощай, до завтра…» — оно заканчивается так «До черты прощай последней. До смертельной. И за ней». Я, впрочем, у него люблю и такое общее место, как «Пройдем же вдоль Мойки, вдоль Мойки…» — там есть этот изгиб с размаху, от которого захватывает дух, — «Пойдем же по самому краю Тоски, у зеленой воды, Пойдем же по аду и раю, Где нет между ними черты…» — какие здесь все-таки дышащие цезуры, как они на месте, правда же? (Хотя я помнила и несуществующую строку «Пойдем по изгибу, по краю…») Да, и он прав, пожалуй, длинновато все-таки.
Никого из ленинградских поэтов мы, в сущности, не полюбили. Сереже нравилось кое-что из Сосноры и кое-что из Кривулина – я не помню, что именно. (Когда он писал «а у Питера зубы, как трость, да витийская поступь увечных», он как раз думал о Кривулине).
Я помню стихи Шварц про бабочку – они показались мне очень яростно-женскими, перегруженными эросом-танатосом. Хорошими, но, видимо, мы (когда я говорю «мы», я имею в виду, большей частью, нас с Сережей и Оксану с Гошей — как-то наш взгляд на это все на самом деле был очень общим) – мы любили только «своих», только знакомых, ну, и Бродского. Но Аронзона, пожалуй, больше.
Сашу Богачева Сережка моментально определил как «своего» — может быть, потому что тот с готовностью пошел под его знамена и очень бравурно им служил (я приехала, мы познакомились, и уехала, и он писал мне изысканные письма, например, про «старших поэтов», что-то вроде «мы (имея в виду гипотетических «новейших эклектиков») сделали уже столько, что этим развалинам и не снилось…») И он писал «Сонеты к Эмилии» — была такая девушка, и ее действительно так звали. Это удивительный случай в моей жизни.
Дело в том, что Эмилия (декадентская совершенно — мало того, что Эмилия, так еще и происходила она из города Александрия, есть такой шахтерский городок в Донецкой, кажется, области); в Ленинграде она какое-то время была «хозяйкой мастерской» человека по прозвищу «Лысый Черт», а потом уехала — и с концами. Так вот, эта Эмилия была мой двойник. То есть — настоящий. Была она потоньше, повыше, и внешние уголки глаз – наоборот от моих, слегка опущены, а так – копия. Даже сплющенная горбинка на носу (мне в детстве заехали медболом). И голос! Просто – все, минус цвет: русая, сероглазая, без кровинки в лице – это, верно, след детства в Александрии, у многих уроженцев Донецкой области, которых я знала, я видела этот свинцовый оттенок кожи. Ну вот, и Саша писал: «Зурна И долгая сосна В далях ментоловых, Эмма…»
Я ничего не знаю про историю с ЛИТО, и как-то не понимаю. Он говорил о себе, что он «себя сделал» — «Вы не представляете, Ольга, что значит – родиться и жить в предместье… там лабазы, заборы, поголовное пьянство и все мерзости, которых вы не можете себе представить, но которые – все — там». Он говорил, что ушел оттуда и изменил в себе все – даже походку. Походка у него и правда была отличная, летящая. Потом у него начались неприятности с милицией – из-за армии. И он, как водится, лег на Пряжку. Справки, которая бы закрыла проблему с армией, он там не получил. В том числе, поэтому, чтобы окончательно обезопасить себя от армии, как я уже писала – ушел в монастырь, и больше я ничего о нем не знаю.
Наверное, теперь уж придется продолжить, но точно не сейчас. Если, конечно, Вам не надоело.
Ну что Вы. Страшно интересно.
Ну, если это был тот Богачев, которого я в юности знал, то человек он был малосущественный, бог с ним. В первую голову, мне никогда не казалось, что у него есть какие-то таланты.
Наш (высокий худой бесцветный блондин, с несколько черепообразным, с провалами глаз, хорошей лепки лицом)определенно имел талант — или к нему (таланту) предрасположенность. И он умел вырвать себя с корнем из одной жизни, чтобы пересадить в другую. Не знаю, где найти его стихи (исключительно, даже для нас, манерные, но с отличным (и местами — собственным) словарем. Но как-то после Пряжки мы друг к другу охладели, да и стихов он, кроме «Сонетов», никаких не написал.
Да, это похоже на того. И разговаривал с интонацией, послушав которую, удивляешься, что не голубой.
Это он, никаких сомнений. Но с малолетними — странная история. Прежде всего, потому что оргвыводы по этому делу делало ЛИТО, а не иные, не менее компетентные органы.
Ну причем тут оргвыводы?
Там девица (семи- что ли классница, или восьми., а ему было ну, 21) страдала-рыдала, билась в истерике, Лейкин прогнал его, сочтя его поведение низким, гнусным и грязным. Я всех подробностей не помню, потому что не интересовался, да и версию слышал только лейкинскую. В милицию его никто не сдавал.
Ну, и глупости тогда это все. Простите, что заставила вдаться — слово было брошено, а ответить некому. У нас же Судный День на носу, мало ли что.
Да, конечно, глупости.
В основных сетевых магазинах есть и тот, и другой, но я не знаю, пользуешься ли ты ими.
Я пользовался «Озоном» толькко один раз, зато отсюда — купил двухтомник Новомбергского. Все сработало совершенно идеально, даже заплатить оказолось возможным через немецкий банк.
гляди кто нашелся оля жук:http://www.narcom.ru/ideas/common/79.html
ничего не врет. всю правду пишет…
а у оли мартыновой есть журнал?
Нет, у Оли журнала нет.
бергеровские книжки эти у нас не продаются. такая вот бредуха.
это вообще серия мертвых поэтов. я там — третьим номером прохожу.достать их можно у бергера самого. можно через меня запросто.
наши книги дарят людям радость!
и это приятно!
http://www.ee-records.de
ваши книги дарят людям радость! но не в питере — ебтыдь!
в питере лишь одна ваша книга дарит людям радость — это моя, на горбу приволоченая в чемодане.
а где брать остальных авторов? народ тут всю дорогу спрашивает?
Спасибо, Герман, поправил.
Счастлив быть Вам полезен.