Стихотворение Гургенова

нашел в журнале Кирилла Захарова

Видение

1.
Однажды в саду вечерней порой,
Промчавшейся быстрою стрелой,
Увидела я страшную тень перед собой,
Но, кажется, то был сторожевой.

2.
И к великому моему удивлению,
Предалась, было, новому размышлению,
Как снова была поражена ужасному видению,
И вновь я предстала перед новой тенью.

3.
– Кто ты? Зачем меня пугаешь?
На что сдалась я тебе?
И если ты несчастье в миру сеешь,
То призывать зачем меня к беде?

4.
Ведь я еще молода и энергична,
Не зная счастья в жизни сей земной,
Дай же пожить мне многие годы,
Чтоб стать скорей разумной, но не иной.

5.
– Нет, не так, – воскликнула белая тень, –
Свыше осуждена ты на тяжелое бремя.
Иди за мной – мне наскучило и лень
Выслушивать тебя столь долгое время.

6.
Вот этим закончилась жизнь молодая,
В великом мире людей;
Исчезла с лица земли, как небылая,
Не осуществив своих идей.

Константин Гургенов — тифлисский графоман начала ХХ века, чье стихотворение из книги 1907 г. («Стихотворения Константина Гургенова» (М.: Т-во скоропеч. А. А. Левенсон, 1907) вспомнил и воспоминанием неузнаваемо переработал (и тем превратил в собственное) в 1922 г. Илья Зданевич. Вот эта история подробно.

Поскольку запись не подзамочная, а только с закрытыми комментариями, позволю себе процитировать слова публикатора, с которыми согласен, только если он согласен с моим их пониманием:

Отсюда (позевываем, зева-аем), нет сомнений, в очередной раз выкарабкалось все обэриу, само того не ведая

«Отсюда» обериуты, конечно, в техническом, литературно-историческом смысле, как и отмечается, не «выкарабкивались». Но вот, думаю, сам механизм «высокого пародирования» символистского языка и символистского жизнестроительства у Хармса и Введенского очень наглядно иллюстрируется «бессознательным пародированием» модного в столицах стихотворчества (но, конечно, Фофанов, а то и Надсон поджимают) полубезумным (кажется) тифлисским графоманом. В этом смысле, как иллюстрация, пусть и непроизвольная, метода Гургенов имеет отношение к ОБЕРИУ. Так думаю я и так я понял процитированные выше слова Кирилла Захарова. Но не следует, как мне кажется, преувеличивать «лебядкинскую составляющую» в поэтиках, созданных умными, образованными, до известной степени (кроме, пожалуй, Хармса) циничными и в любом случае отдававшими себе отчет в том, что они делали (да и вообще во многих смыслах очень отчетливыми) людьми.

Стихотворение Гургенова: 19 комментариев

  1. Кстати — Вы, кажется, собирали материалы к его биографии — вот выписка:
    Юрий Марр, отправляя к Д. П. Гордееву своего знакомого по имени Тариел, предлагает тому ознакомить посланца с тифлисскими достопримечательностями. Среди прочего: «Покажи ему Гюргенова: он не знаком с этим гением» (письмо 27 сентября 1928 // Марр Юрий. Избранное. Книга 2. Стихи, драматургия, письма. М. 1995. С. 31)
    Комментарий — «Гюргенов — тбилисский поэт-графоман». Думаю, что идет речь о Вашем герое.

    • Это правильное наблюдение. Основной источник сетевого «бытового стихотворства» — это даже не советская поэзия (хотя и она встречается), а поздненародническое (т. е. 70-80-х гг. позапрошлого века) и низовое символистское стихотворство. В этом сегменте Надсон, Фофанов и клоны Брюсова по-прежнему гораздо актуальнее Бродского и Высоцкого.

      Но Гургенов, конечно, отдельный случай — как бы персонаж грузинской кинокомедии из дореволюционного времени, священный безумец в котелке набекрень и нафиклсатуаренными усами, закрученными кверху.

      Но вот я сейчас вдруг подумал — если бы он тверже знал по-русски и был в состоянии выдержать хоть какой-нибудь размер, то ведь получился бы чистый Окуджава, нет? Ранний, конечно, жалостливо-сентиментальный: «Гори, огонь, гори» и этого рода.

      О, спасибо! Интересноая параллель, что с которой делать, пока не знаю.

      • Но тогда вопрос, как чисто технически современные графоманы это всё унаследовали? Они же, ясное дело, Гургенова не читали. А вот кого читали — теряюсь в догадках. Я из своей институтской юности (а это ранние восьмидесятые) помню невероятную популярность Эдуарда Асадова, его почему-то считали антитезой советскому официозу (почему — тоже вопрос). И больше не назову ни одного поэта, который бы имел сравнимую НЕ насаждаемую популярность. И ни одного барда, кого пели бы за пределами довольно сектантской тусовки КСП. Разве что «… а люди идут по свету, им в жизни немного надо» — это точно пели все.
        Но ведь откуда-то Гургенов приковылял в наши уютные сетевые дневнички! Либо в графоманы рекрутируются люди строго определённого психотипа — вот и пишут похоже. Даже если в рифму и в размер…

        Как легко разнести сгоряча
        все, что строила больше года
        Слово, брошенное невзначай
        бьет навылет всегда отчего-то

        • Ну, почему же они должны были Гургенова читать. Да даже если бы и читали — так оно не действует. Посмеялись бы и чувствовали бы себя умнее. Тут действуют объективные механизмы, не зависящие от желаний и намерений конкретных людей.

          Не знаю, как Вам объяснить. Это социокультурная логика, которая всегда действует. Низовая культура — как самодеятельная, так и профессионально обслуживающая массовую публику — ориентирована на уже освоенные и переработанные для бытового употребления образцы старой. в нормальном случае предыдущей «высокой культуры». Так, уже в 30-х гг. XIX в., собственно еще при жизни, стал источником бытового мещанского стихотворства Пушкин. В советское время всё очень усложнилось разделением на официальную, предписывающие разрешенные и обязательно «высокие», холодные мысли и чувства культуру — и культуру «самодеятельную», поставляющую (себе) теплые чувства, с которой официальная советская культура то боролась (периоды «борьбы с мещанством»), то мирилась, и окончательно была ею побеждена в 80-е годы. Потом советская власть кончилась, а самодеятельная культура советского мещанина осталась. В сущности, победила, выела утопию изнутри. Ее особенность в том, что естественная смена обрабатываемых образцов «высокой культуры» в ней нарушена и застряла на 10-20 гг., прошлого века, т. е. как раз на поздненароднической и низовой-символистской поэтике. Поскольку советская официалная культура, в сущности, почти не поставляла ей образцов для подражания, сама время от времени заимствуясь мещанской культурой, то развитие последней происходило как бы на холостом ходу, внутри себя.

          • Поскольку советская официальная культура, в сущности, почти не поставляла ей образцов для подражания, сама время от времени заимствуясь мещанской культурой, то развитие последней происходило как бы на холостом ходу, внутри себя.

            Очень на то похоже. Кстати, в среде провинциальных ИТРов и библиотекарей, которую я наблюдал очень близко, практически всё, чем жили тогда эти люди (а это была и графомания, и Аркадий Северный, и польские журналы с девочками в купальниках, и увлечение экстрасенсами, и лекции Ажажи про НЛО; и КСП, естественно) — почему-то упорно числилось «фигой в кармане против советской власти». Скажи кто тогда этим людям, что на самом деле это всё были элементы той самой мещанской культуры — обиделись бы страшно.

            • Да и сейчас обижаются.

              Если Вы читаете мой журнал регулярно, то должны наблюдать, как приходят пообижаться. Иногда до такой сокровенной силы, что приходится их банить — просто от невозможности присутствовать
              при таком страдании.

              • С моей точки зрения медика, графоман без бешеной энергетики невозможен. Если из конструкции вылетает маниакальная составляющая — это уже не графоман, а что-то другое.
                Представьте себе, живёт где-то в Приднестровье или Севастополе (кстати, почему-то именно там таких много) некий местный бард. Ни сна, ни отдыха, культуру в массы денно и нощно, по санаториям, интернатам, воинским частям; голос и гитара а ля Розенбаум, и так далее. Подвижник, обаяшка, пассионарий, бешеная энергетика (Вась, ты же понимаешь, когда я последний раз в санатории КЧФ пел про утиную охоту — зал встал!) — и вдруг его типизируют и называют «самодеятельным творчеством» или «мещанской культурой». Да тут горькую запьёшь, а не то что коммент в ЖЖ напишешь.
                Подозреваю, что сами эти ребята к вам в ЖЖ не ходят, ходит их аудитория, но она тоже не терпит, когда нечто, худо-бедно скрашивающее их жизнь, называют нехорошими словами. «Мы же как можем, противостоим всем этим сериалам по РТР, и всей этой попсе, а он нас…»
                Возможно, это ещё с советских времён сидит на уровне подкорки: то, что как бы противостоит официозу — не может быть плохим.

                • Ну, это Вы уж, извините, в такие подробности углубились, в которые я не ходок. Это уже какое-то чрезмерное приближение, от него в глазу туманится, Да и вообще спать пора. У нас второй час. Спокойной ночи, хотя у вас там наверняка не ночь.

                  ………..

                  Но в одном Вы правы: если официоза нет, то его придумывают и яростно с ним борются.

                  • За подробности и дебри дико извиняюсь. Вредная привычка старого репортёра, да. С упоением вспоминать и описывать антураж, а не само явление. Часто из-за этого за деревьями не видишь леса.
                    Но источник многих обид мне видится именно в смешении мещанской и неофициальной культуры на закате СССР и после.

      • Да, а насчёт Окуджавы вам могут возразить, что у него-то как раз был (говоря нынешним жаргоном) закос под дилетантство, графоманство, символизм, наив, самопародию, (нужное вписать). Но это был именно закос: умный и циничный человек очень грамотно клепал песенки для кино — стало быть, работал в той самой массовой культуре, и знал, чего делать и чего не делать. А, мол, на самом деле, старик был в сто раз тоньше и умнее (кого? чего? своей аудитории? своих текстов? — хороший вопрос, на самом деле).
        По крайней мере, я такое часто слышал.

  2. Здесь уже обстоятельная беседа, что очень приятно. Искреннюю радость испытываешь, когда к читателю возвращаются действительно талантливые строки, но в случае с Гургеновым тоже есть место радости: он для чего-то очень нужен, как нужны были препараты Кунсткамеры. И не возвращался бы иначе. С Вашими словами я безоговорочно согласен. Механизм в какой-то мере соотносим, уровни же Гургенова и Хармса-Введенского, конечно, тысячекратно разные, даже учитывая остросюжетные слова Заболоцкого о том, что Лебядкин неплохой поэт. Но здесь, в случае именно с этим стихотворением, есть странная примета, очевидная и важная, может быть, только для меня одного. Когда я читал и печатал его, то на минуту задумался о странном впечатлении, импульсе. Начало стихотворения и кое-что позже почудилось совершенно «обэриутским», еще немного, и гул услышишь. Разумеется, все это из другой области, но здесь он что-то уловил, дотянулся до реальности, только удержаться не сумел, поскольку не понимал и не мог понять, до какой именно. Рискну сказать, что многие строки здесь строки мне очень нравятся, они действительно весьма близки к высокому Ар брют .

    • Рискну сказать, что многие строки здесь строки мне очень нравятся

      И мне тоже. Он дико серьёзно относится к тому, о чём пишет — и, возможно, поэтому выскакивает на некую реальность. Но это очень быстро перебивается совершенно комедийным ощущением от его рифм, от пляшущего размера — и опять же от очень серьёзного отношения и к себе, и к тому, о чём он пишет.
      А вот вырос ли ранний Окуджава из «тифлисского графомана» — для меня большой и больной вопрос. Соблазн это предположить очень велик, но что-то меня тут царапает.

    • Нет, согласиться никак не могу — провициальный дурак и графоман, он и есть провинциальный дурак и полуграмотный и бескультурный графоман, и, даже если мы наслаждаемся результатами его затейливого идиотизма, то это отнюдь не означает, что эти результаты могут относиться к литературе.

      Литература (думаю, точнее, убежден) — дело пусть и не всегда вменяемых и не непременно психически тдоровых, но умных и (в широком смысле) грамотных людей.

  3. В довольно раннем детстве приходилось мне бывать в Кисловодске. Среди прочего запомнился один текст лезгинки:

    На Кавказе есть гора самая высокая
    С нее девочка упал — словно ласточка летел.

    Моя молодая израильская знакомая, уроженка Нальчика подтвердила аутентичность текста. В несколько имененном виде воспринято это и русской эстрадой. Вот припев песни из репертуара П. Лещенко:

    На Кавказе есть гора самая большая,
    А под ней течет Кура, мутная такая.
    Если на гору залезть и с нее кидаться,
    Очень много шансов есть с жизнями расстаться.

    • Ну, это люди с трудом версифицируют на неродном языке, а куплеты писать нужно. Это и у Гургенова отчасти есть — хотя стихи он писал явно не для денег, а для славы.

      КОнечно, богатая идея антологии такого рода народного творчества — народов России на русском языке. Можно было бы даже так ее назвать — «На Кавказе есть гора самая высокая».

  4. Что-то такое есть и в еврейском семейном укладе. Вот стихотворение из семейных преданий моих друзей:

    Три красавицы небес шли по улицам Мадрида:
    Донна Роза, Долорес и красавица Пепита.
    А Пепита так бедна — не имела имперьяла….

Добавить комментарий