Я очень тронут (и благодарен Борису Дубину) — меня в последнее время почти всегда очень трогает, когда в России, где художественная проза потерпела сокрушительное поражение от коммерческой беллетристики, вспоминают мои романы. Но справедливости ради должен заметить, что насчет критического отклика Борис Дубин ошибается — «Новый Голем» рецензировали довольно много и, в сущности, вполне даже квалифицированно (если отвлечься от полудебильной рецензии Дмитрия Бака в «Новом мире»). Насчет читательской судьбы, вероятно, Дубин прав. Но ведь не могут же (т. е. чисто статистически, отдельные случаи бывают, конечно, разные) читатели, с удовольствием читающие Пелевина, Улицкую или Быкова, с удовольствием и пониманием читать и мою прозу. Им же трудно, они уже развращены разреженностью. Они верят, что автор обязан сделать им легко и не выходить за пределы их знаний и представлений. Они убеждены (и можно даже перечислить, кем), что литература — это сфера сервиса, а не «сон в святых мечтах земли». Именно поэтому я говорю часто, что в смысле художественной прозы в России эон проигран. Не то что она не может появиться — отнюдь и появляется время от времени, а в том дело, что с этой читающей (и, в первую очередь, в разных смыслах решающей) публикой у такой прозы нет или почти нет никаких шансов.
А самые замечательные романы двухтысячных —: 8 комментариев
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.
А в Германии такого с читающей публикой нет? Так ради интереса узнать. В прошлом году, когда пошел на встречу с Владимиром Шаровым на ярмарку, думал буду одинок или почти одинок. Ан нет. Все места были забиты в отведенном пространстве. И кроме меня задавали много вопросов автору. Значит не все потеряно. Другой вопрос, что количество пишущих растет, а количество читающих уменьшается (в том числе и серьезной литературы). Физически таких читателей на всех не хватит.
P.S. Да. Ярмарка была в Красноярске.
Я думаю, даже уверен, что в такой большой и талантливой стране, как Россия, нашлось бы ощутимое количество (а даже небольшой процент дает в России большое количество людей) читателей для настоящей литературы. И, кстати, покупателей, если бы существовала система книготорговли, не зависящая от принадлежащего издательским концернам опта. Но между этими читателями и этой литературой находятся издательства, глянцевая и телевизионная критика, реклама любого рода, книготорговля свято исходящие из убеждения, что читатель невежественный и примитивный идиот — еще больший, например, чем редакторы, издатели, «медийные деятели», книготорговцы и пр. — т. е. для судьбы книг «решающий слой». А это значит, что расчет идет на очень большого идиота, поскольку перечисленные и сами далеко не Аристотели. Это такой механизм. И за полтора десятилетия его действия действительно, кажется, удалось воспитать читателя этого качества. Как в свое время и советской литературно-издательской машине вполне удалось воспитать читателя своего качества.
Насчет Германии — сложный вопрос. Это есть, конечно, и истоки этого идут из Америки, из «культуры бестселлера». Но есть очень сильные движения в противоположном направления, особенно в Австрии и Швейцарии. Я бы сказал, что немецкоязычная проза сейчас как раз очень сильна, разнообразна и интересна. И большие писатели, котороые плохо продаются, пользуются, в сущности, большим уважением, чем небольше, которые продаются хорошо. Не везде, не во всех кругах, но все.таки много где и у много кого. Всего очень много — издательств, рецензирующих органов (газет, радио, страниц в Интернете), и это до какой-то степени является защитой и предохранением. В России же рецензионный процесс устроен так, как будто люди собираются жить вечно. Вот, у меня вышла книжка стихов в мае — только сейчас в журналах начинают появляться рецензии. Я, конечно, понимаю, издательский цикл и все прочее, но все равно это неправильно.
Россия — то большая, но спрос на серьезную литературу географически распределен. То есть если выпустили книгу тиражом 1.5-5 тыс, надо полагать, что читатели будут не только в Москве и Питере. А система книгораспространения не работает. К примеру книги Мюллер или Деблина не появились у нас в Красноярске и не появятся никогда. Приходится либо заказывать в 2, а то в 3 раза дороже с учетом доставки через интернет-магазины, или ждать кто-нибудь сделает эл. вариант книги. По поводу рецензий соглашусь. Тут уже дело моды.
В этом и есть проблема (с книготоргово-издательской стороны). При нормальной постановке дела, т. е. при наличии централизованного и независимого от издательств книжного опта (как в Германии, где любая книга, при фиксированной ее цене, это закон, против которого борются неолибералы, пока безуспешно, в течении двух-трех дней может быть получена в любом книжном магазине в любой дыре) тиражи серьезной литературы в России, по моей оценке, не моглибы быть меньше 5-10 тысяч. Что, может, и не семсационно, но обеспечивало бы существование соответствующих издательств и, может быть, даже авторов и переводчиков. Но кому-то этого очень не надо.
Есть у проблемы и другая сторона — чисто литературная: этими годами оглуюкения и примитивизации воспитано целое поколение или уже даже два пиколения молодых писателей, которые полагают, что нужно писать плохо.
развращены разреженностью
это правда. Вы точно сформулировали, поэтому давно уже не покупаю в книжных «что-нибудь», а только по наводке, чтобы, читая, все регистры включать. Проржавевшие) но пусть они лучше поскрипывают, чем скучать.
п.с. а сейчас слушаю и удивляюсь — смешное на немецком осталось смешным, и текст хочется слушать и слушать. что и делаю)
Re: развращены разреженностью
Ну да. И перевод замечательный, и исполнение, конечно.
Если Вам не лень, могли бы Вы разъяснить мне понятие «настоящей литературы»? Мне действительно интересно было бы узнать Ваше определение.
Читаю «Нового Голема».
А почему Вы думаете, что у меня обязательно должно быть определение? Достаточно вообще-то чувства, ощущения, позволяющего отличать настоящую литературу от ненастоящеей. Без этого ощущения писателей не бывает, это, собственно, относится к базовым качествам, не в меньшей степени, чем талант собственно к письму.
При случае я мог бы, например, скзать, что настоящая литература — это литература, средствами поэтического (даже если прозаического) языка расширяющая известный нам мир или создающая новые пространства.
Но это тоже, в конечном итоге, образы, основанные на ощущениях. Как, впрочем, и любые высказывания о литературе.
Короче говоря, настоящая литература — это литература, которую я считаю настоящей.