Вчера на Вагнеровском фестивале в Байрёйте была премьера “Тангейзера”. С неделю назад, благодаря тому, что являемся стипендиатами Виллы Конкордия в не очень далеком Бамберге, мы получили пригласительные билеты на генеральную репетицию именно этого самого “Тангейзера”. Другим стипендиатам достались другие спектакли — оперы “Кольца”, например, в постановке знаменитого берлинского (театрального) режиссера Касторфа, только что освистанные премьерной публикой и осмеянные прессой. Речь только о постановке — музыкальное руководство и дирижирование русского дирижера Кирилла Петренко вызвали всеобщий восторг: везде писали, что это-де не “Кольцо” Касторфа, а “Кольцо” Петренко.

Впрочем, это я так. Не буду притворяться специалистом по опере, а уж любителем Вагнера и вовсе не буду. Было любопытно взглянуть на всё это, когда бы еще случай представился, — ну, и поехали.

Прежде всего, прекрасен и удивителен сам театр, т. е. “фестивальное здание”, построенное по проекту или, по крайней мере, в соответствии с требованиями Рихарда Вагнера. Сейчас здание ремонтируется, частично завешано полотнищами с изображением “как будет”, но и так более или менее видно: одно из самых нелепых (театральных) зданий, какие я только видал. С одной стороны, гигантское, разросшееся во все стороны, целый квартал! — а с другой, какое-то мелкое, административных очертаний. Как этажерочная статуэтка, увеличенная до размеров площадной статуи. Внутри — та же теснота, непростор, что-то катакомбное.

Театр явно хотели построить с “намеком на античность” — не на классицистскую, переработанную архитекторами Нового времени, а на выплывшую из раскопок девятнадцатого века. В результате больше всего здание похоже на курхауз в каком-нибудь Бад-Приезжайте-к-нам-умирать-и/или-проигрывать-деньги-на-рулетке. Если бы на месте сцены был бассейн со вспаренной минеральной водицей, всё было бы в порядке, хотя, конечно, бывают курхаузы и попросторней и поудобней для внутреннего передвижения. Вот в Баден-Бадене, например, очень милый курхауз. “Алле цузаммен фарен Баден-Баден”, как незабвенно сказано у Шолом-Алейхема.

Здание окружено разными стеклянными и деревянными точками общепита — перерывы длятся около часа и посетители, заплатившие нечеловеческие деньги за билеты, хотят заплатить нечеловеческие деньги за пищу.

На одном киоске, именовавшем себя “Байрейтские фестивальные сардельки”, рекламировали “жареную сардельку из омара”, что меня, признаюсь, страшно восхитило. Хотелось бы еще получить пиццу с черной икрой, гамбургер из трюфелей и т. п. Но и сардельки из омара я не получил — посетителям генеральной репетиции ее не подавали. Только начиная с премьеры. Настоящим гостям.

Ну ладно, пошли в театр. Знаете ли вы содержание “Тангейзера”. Я Вам его расскажу:

Один хороший русский, пардон, немецкий поэт попадает в лапы богатой, хищной, сладострастной еврейки — ну, назовем ее Венера Абрамовна Гольдина (Гольда — имя нордического соответствия древнеримской Венеры) и сидит у нее в доме (в “Венерином гроте”), осыпанный роскощью и не зная ни в чем отказу. Кушает омаров и черную икру, запивая «Советским шампанским». За это он должен наполнять своей духовностью и народным здоровьем пустую душу и гнилое тело Венеры Абрамовны. В конце концов, ему это дело надоедает и он начинает проситься погулять, не без прицела на смыться. Венера, конечно, не хочет и пытается всеми средствами его удержать. В очень смешной поэме Генриха Гейне на этот сюжет она говорит: “Тангейзер, меня ты словами не мучь, а лучше прибей, как бывало!”, а также в очередной раз предлагает ему свое “бело-лилейное тело”. На что получает ожидаемый ответ: “На бело-лилейное тело твое мне даже смотреть неприятно!” Всё это в переводе ленинградского переводчика Поэля Мееровича Карпа, для которого этот самый перевод, вероятно, есть оправдание всей его долгой жизнедеятельности, состоявшей, кроме перевода как такового, из дрязг в переводческой секции Союза писателей, почему-то балетной критики и, с началом перестройки, из “прогрессивной публицистики” в прогрессивной газетке “Книжное обозрение”. Статейки были типа “Сталин бяка, Ленин пуся” и, вероятно, занравились бы сегодняшним новоиспеченным комсомольцам.

Тангейзер, конечно, вырывается из буржуазно-еврейских пут и отправляется гулять. Гулять он является в ресторан Союза писателей, пардон, на соревнование миннезингеров на горе Вартбург. Коллеги радостно встречают его, но при обмене свежими текстами (что у поэтов принято за чашкой водки) выясняется, что он насквозь пропитался еврейским материализмом, воспевает плотскую, а не духовную любовь и вообще оторвался от народа. Из ЦДЛ его прогоняют и чуть ли не ряшку чистят, и, осознав свои заблуждения, он отправляется к заведующему отделом культуры ЦК КПСС тов. Тютькину, т. е. к римскому папе Урбану, просить прощения. Тов. Тютькин/папа Урбан, однако же, говорит, что такой тяжкий грех как объевреивание для коммуниста/христианина непростителен и скорее у бронзового бюста Ленина в его кабинете вырастут рога/папский посох расцветет, чем этот грех будет прощен. Грустный поэт возвращается в ЦДЛ/на гору Вартбург, напивается в зюзю и сообщает коллегам, что ничего другого ему не остается, как возвратиться в еврейское логово, потому что деваться-то ему больше некуда. Коллеги выпивают с ним дальше и больше и уговаривают всё его отнюдь не возвращаться к Венере Абрамовне. Местечко в Доме творчества на месяцок другой они ему обеспечат, а там посмотрим. И убеждают. Однако же, выходя из ЦДЛ/спускаясь с горы Вартбург, бедный Тангейзер спотыкается и ломает шею. И тут появляется курьер из ЦК КПСС/паломник, возвращающийся из Рима, и сообщает, что на бронзовую лысину упали со стенки оленьи рога и застряли на ней/посох папы расцвел. Конец оперы.

Эта история в разных вариантах является прасхемной для очень многих произведений литературы конца девятнадцатого века в Германии и, кстати, для очень многих и двадцатых, “веймарских” годов. Не говоря уже о тридцатых. Да и в советской литературе эта схема, начиная с послевоенного времени, была очень продуктивна — возьмите хоть прекрасный роман Всеволода Кочетова “Чего же ты хочешь”.

Что, касается непосредственно оперы Вагнера, то, к сожалению, написана она не блистательными (чересчур блистательными, еврейскими-бездуховными) стихами Гейне, а деревянными виршами Рихарда Вагнера. Что при непосредственном прослушивании огорчает.

Про постановку много говорить не буду — дело происходит в трехэтажной этажерке с двумя экранами, где чего-то не в такт показывали. Певцы бегали туда-сюда по сцене, иногда выбегали за ее пределы и зачем-то возвращались. Иногда забирались на этажерку. Оркестр был хороший, певцы — кроме, к сожалению заглавного, тоже.

Но в целом весь этот Вагнер, и весь этот фестиваль, и весь этот Байрейт — это и есть “сарделька из омара”. Надеюсь, нас никто не слышит — и у Вагнера, и у Байрейтского фестиваля очень много почитателей; но я же не враг Вагнера, среди моих лучших друзей есть вагнерианцы!

И очень рад, что побывал и посмотрел.