Михаил Айзенберг: возможность высказывания
Отдельно, от себя, хочу обратить внимание на переданный Михаилом Натановичем безыменный разговор:
Это в принципе то, о чем я твержу уже четверть века.
Надо отчасти повеситься. И только после этого имеет смысл разговаривать.
Пойду выпрашивать вторым эпиграфом к моей уже почти полностью составленной (остается только статья об Илье Риссенберге, которой я сейчас занимаюсь) книге статей о поэзии.
«Отчасти повеситься» — это хорошо сказано. Как минимум. И все же, отчаяние, с которого якобы что-то начинается — это либо не отчаяние, либо с него не начинается ничего.
Думаю, это зависит от возраста.
Каждый юноша, каждая барышня знает это отчаянье.
Кто его не знал — не знал юности.
Речь шла о начале «новой поэзии» — о времени, когда она начала медленно возникать — в 50, 60, 70 гг. Сейчас, мне кажется, не отчаянье нужно, а что-то другое.
Но это долгий разговор, который еще долго будет вестись — и М. Н. Айзенбергом, и мною, и некоторыми другими.
Долгий разговор, Вы правы. Просто я уже давно замечаю, что слово «отчаяние» в современном языке нагружается разными значениями. Изначально отчаяние (соответствие греческому слову Apognwsis) — это крайне деструктивное состояние, в котором можно разве что разрушить что-нибудь, например, себя, но вот созидать…
Да, это несколько другое значение, я полагаю.
отчаяние как «исходная точка для достижения абсолютного»?? Кьеркегор.
Да, правильно, у Кьеркегора же есть целая философия отчаяиния.
Наконец Айзенберг написал нечто великое, с чем нельзя не согласиться. Теперь следует разобраться в антропологии, различить природу и воспитание, установить, какую часть природы следует умертвить и т.п.