Стихи как таковые

Алфавит в произвольном порядке № 11: «Х»
<Сел за статью о Бенедикте Лившице. Начал думать о Маяковском и о странном возобновлении его интонации в недавнее время. Из этого выделился отдельный текст, отрывки из которого здесь (полный вариант еще обдумывается)>

Новая русская хамофония

…В середине нулевых годов заехали мы с О. Б. Мартыновой, случайным каким-то образом в составе международной писательской делегации, в один из губернских городов российских. В составе “принимающей стороны”, в основном, старых советских писателей областного масштаба, находились и два сравнительно молодых поэта — симпатичные молодые люди при галстуках. Мы так и не поняли, известно ли было молодым людям, кто мы такие или мы были для них безымянными мимоезжими “эмигрантами”, но за случайным выпиванием в холле гостиницы они — вдруг! — стали довольно страстно объяснять нам, что мы-де не понимаем: мода (мода!) радикально изменилась! Очевидно, за время нашего отсутствия. Или по сравнению с девяностыми годами? — молодые коллеги не уточнили, а вместо этого один из них, как бы для ознакомления нас с “новой модой”, прочел — наизусть! — несколько стихотворений некоего новомодного московского стихотворца в жанре брутально-сентиментального пригородного нарратива.

Нас, конечно, поразило само это слово “мода”, но, конечно, не ее “перемена”. С ранней юности мы привыкли жить в ситуации, когда вокруг менялись “моды” — их моды, моды, которые нас не касались. Мода на Вознесенского у них там сменялась модой на Юрия Кузнецова (не знаю, помнит ли еще кто-нибудь обоих — если помнит, то сочувствую), “тихая лирика” — “метаметафоризмом”, похожим скорее на название какой-то сложной болезни, чем на литературное направление. Так что нам и сейчас было как-то совсем до феньки дверки, что где-то вдруг поменялась какая-то литературная “мода”.

Но интонация прочитанного молодым поэтом стихотворения поразила нас по-настоящему: в ней ощущалось что-то странно и малоприятно знакомое. Знакомое чуть ли не со школьной скамьи — там, точнее, тогда это “входило в программу”.

Маяковский? Неужели?

* * *

Маяковский уже в 80-х гг. прошлого века казался полностью отработанным историко-литературным шлаком. Попытка покойного Карабчиевского всерьез разобраться с “певцом победившего класса” удивляла и немного смешила. И вот, “возвращение”?

Тогда, в середине нулевых, я еще не знал, что “интонация Маяковского” — это только часть — и вовсе не самая существенная — “культурно-антропологического реванша” советского цивилизационого типа, который является культурологическим содержанием нулевых годов.

И дело тут не в Маяковском “как таковом”, дело в этой интонации навзрыд-навскрик-говорения с отчетливым привкусом сыгранного социального низа, приблатненного пафоса и слезливой жестокости, которую если не открыл, то освоил и присвоил: улица-де корчилась безъязыкая и вот пришел я и дал ей язык — я-Маяковский.

* * *

Прошло девяносто лет и вдруг они снова пошли косяком: я-Родионов, или я-Емелин, или еще-какой-нибудь-другой-я-языкодавец или я-горлан-и-главарь , дело не в персоне, а в действительно воспроизводимом жизнью (к сожалению) и время от времени входящем в моду типе “хулигана”, романтической уличной шпаны, пещерного человека, срывающего с себя тонкую пленку цивилизации, которой его коварно пытались заламинировать буржуи, символисты и вообще царизм… жиды и пидарасы… Путин… инопланетяне… — неважно кто. Главное, что мы эту пленку сдираем и требуем признания, что мы и так хороши, без пленки. Полюбите нас черненькими. Подразумевается, конечно, что мы очень тонкие и ранимые, мóем все время руки и трогательно относимся к нашим родственникам и домашним животным. А что хамим налево и направо, так это чтобы объязычить безъязыкую улицу. И очень обижаемся и переживаем, когда обхамливаемые почему-то позволяют себе не щадить наших чувств. Все это совершенно понятно и совершенно неинтересно. Не только лично я как читатель и вообще гражданин прекрасно обхожусь без объязычивания безъязыкой улицы, но и сама она нисколько не нуждается ни в каких якобы артикулирующих ее органчиках. Особенно в форме попыток закомплексованного полуинтеллигента изобразить из себя страшного грозного хама-пролетария и выдать себя за голос “улицы”, обращенный-де к этой же самой “улице”, именуемой в таком случае “народом”. Или “Читателем” с большой собирательной буквы Ч.

* * *

На самом деле подобный — позволю себе вновь воспользоваться счастливым неологизмом, недавно пришедшим мне в голову по несущественному поводу — хамофон ни к какой улице не обращается и никакой улицы не представляет. Удивить и напугать он пытается преимущественно “литературную общественность”, а уж она с большим удовольствием удивляется и пугается, поскольку состоит в основном из очкастых интеллигентских детей, мечтающих, чтоб их пустили поиграть в орлянку на чердаке. Улица как таковая продолжает с удовольствием безъязыко корчиться под радио “Шансон”. Целью поэта-хамофона является не только напугивание литературной общественности и завоевание себе некоего общественного положения, которого он другими способами добиться не в состоянии, но и нахождение — поверх литературной общественности — некоего Хозяина, некоей потенциальной (но не действующей — это западло!) Власти, т. е. некоей настоящей хамской силы, готовой его усыновить и сделать своим голосом, своим “номером раз” в будущем устройстве мира. Маяковскому это до какой-то степени удалось (и интонация его немедленно переключилась в служебно-технические регистры), Есенину — как ни смещался он из стилизованной деревни в стилизованную воровскую слободку — в конечном итоге нет. Это не непременно удается. Чтобы удалось, должен быть, как минимум, найден настоящий Хозяин. На грубом, персональном уровне в условиях уже сложившейся “новой Власти” не Троцкий, а Бухарин, не Бухарин, а Сталин.

* * *

Необходимо подчеркнуть, что речь не идет о каком-либо непосредственном литературном воздействии Маяковского на современную русскую хамофонию. Интонация напоминающего Маяковского говорения, которую уже подмечали (и тоже не без некоторoго удивления) наблюдающие за “молодой поэзией”, возникает как бы сама собой, из выбираемой социальной позы “хулигана”, из структурного подобия: люмпен-интеллигент, выдающий себя за голос люмпен-пролетариата.

* * *

И еще одно, последнее необходимое замечание: вопросом о личной талантливости (т. е. в данном случае способности “ядрено сказануть”) тех или иных представителей “новой русской хамофонии” я не задавался, да и не считаю его важным. Россия такая страна, где на любую ерунду всегда сыщется пяток талантливых людей.

Дело — для меня — в том, что если поэзия и имеет какую-то внеположную фукцию, то есть если и нужна для чего-то помимо себя самой, то только для улучшения, утончения, уточнения языкового и, как следствие, социального вещества. А не для его огрубления, охамления, обессмысливания. И если этим последним занимаются талантливые люди, то тем хуже. Впрочем, я этого не утверждал.

Стихи как таковые: 42 комментария

  1. прочол и опечалился
    и вознесенского с кузнецовым помню
    и маяковским грешен
    и напускной грубостью отягощён

    а с другой стороны рад что прочол
    ибо про пустили поиграть в орлянку очень точно
    и я сам постоянно это твержу что короли слэма
    взяли домашняков на понт за боюсь

    и при всём смачном шоу-мясе от родионова например
    его игра в трэшера с трепетной душой-заочницей
    притомляет в первый же год знакомства с бойким гоневом

    но лет 7 как уже москва трепещет от великого ужасного
    и глубинка в ноль копирует задувы и прихваты

    ясность вашей позиции радует
    но и моё несовпадение с ней не огорчает

    новый академизм не считает всё это достойным разбора
    но разбор происходит независимо от телескопии

    и замечать кто на улице сегодня толковее
    кого занесёт в библиотеку из пивной
    а кого наоборот — не менее
    интересно чем
    играть например в футбол
    которым некоторые смешные люди
    между делом ещё болеют

  2. Спасибо.
    Ну, есть еще много всяких вещей, возникающих в связи с этой темой, которые мне любопытны. Собственно, и сам Маяковский в том числе.
    Боюсь, что ветвистую природу собственного мышления мне все равно не изменить.

    • Верно, Олег! Но всё несколько сложнее и МНОГОСТОРООННЕЕ!вот и у Маяковского были ветви, которых Вы не заметили. Я сейчас составляю для «биб-ки поэта» Антокольского с выкинутой к чертям «советскостью». и так легко отделить большую поэзию от ахинеи патриотоподобной.
      Даде возьмусь и за Маяковского в том же ключе! да. у него немала сторона просто не имеющая ничего общего с …. Более того, Одну среднего размера книжку можно было бы и у Вознесенского выбрать. Причём первоклассных даже стихов. Глянтьте «Осень в Сигулде»и «Тишины»….А те совмальчики нового разлива просто «идеологические наёмники» новосовковых гадов, с их судовищной Модой! Мерзавцы и только. Как Ю Кузнецов!…..

      • Ну, Василий Павлович, я же в этом разрезе не рассматривал, у кого какие таланты и у кого какие есть стихи. У того же Юрия Кузнецова есть довольно замечательные в своем роде стихи, которые я с юности помню (а может быть, это результат именно что знакомства в юности). Ахматова, кажется, говорила, что нет ни одного русского поэта у которого не было бы одного хорошего стихотворения (илои хотя бы строфы), кроме, почему-то Льва Мея (у которого тоже можно что-нибудь отыскать при непредвзятом отношении).

        Я писал — не о стихах как таковых (несмотря на заголовок серии записей) — а о некоторых системных явлениях, о «социокультурной антропологии поэзии», так сказать.

        А что у Маяковского есть талантливые стихи, так это «к бабке не ходи», как нынче говорят. Дело не в этом сейчас.

        • У Мея есть «Помпеянка» и переложения «Песни песней».
          Кузнецова я пару лет назад перечитывал, десяток очень недурных стихотворений у него есть. У Вознесенского — цельного ни одного, но местами такая идиотски-нежная интонация: «дрянь, аистенок звезда…» — это может нравиться.
          В сущности, только это важно: какие стихи на выходе. И если у Маяковского есть достаточное количество замечательных текстов (а они есть), то это важнее его в самом деле неприятного «мартиниденовского» социотипа. У Есенина социотип не лучше, да и о Пастернаке с Цветаевой в этом смысле могут быть разные мнения. Но все это может в каком-то смысле оправдываться стихами, результатом жизни. Или не оправдываться, если стихи недостаточно хороши.

          • Валера, мы же не на суде. Стихами никакая жизнь не оправдывается, стихи отдельно, а жизнь отдельно. Оправдывает ли «Жизнь Жванская» то, что Державин повесил пугачевца и придумал черту оседлости? Одно к другому не имеет никакого отношения. В этом смысле совершенно неважно, что на выходе — потому что одно к другому не имеет никакого отношения — за пределами, конечно, биографических сочинений, где это необходимая условность, требуемая жанром и конструкцией книги.

            Я писал, повторюсь, не о стихах и/или талантах Маяковского и не о стихах и/или талантах «новых русских хамофонов» — я писал о социокультурных явлениях.

            Но главное — еще раз! — мы не на суде: никого не осуждаем и не оправдываем. В лучшем случае пытаемся понять и найти взаимосвязи и закономерности.

            Стихи Маяковского интресовали меня так давно, что я сейчас в качественном смысле не могу ничего сказать. Будет время — загляну. У меня, кстати, боюсь что никакого Маяковского, кроме одного томика из довоенной малой серии БП, и не имеется. Но можно, конечно, зайти в магазин «Книжник», открывшийся зут по соседству и обтавестись незадорого.

              • Государственная и проч. деятельность Державина (и чья угодно, хоть покойного Сабурова, который вполне мог занять место покойного Гайдара, если бы в 1991 иначе легли карты) стихами не оправдывается и стихи ею не оправдываются. Как и отношением к родственникам и домашним животным.
                А литературный тип/литературная маска/литературная позиция является средством написания/позиционирования стихов и тут уж важно, что на выходе.

                • >литературный тип/литературная маска/литературная >позиция является средством >написания/позиционирования стихов и тут уж >важно, что на выходе

                  Я. конечно, подумаю еще, но пока мне не кажется, что я согласен — с методом, я имею в виду.

                  Он, мне кажется, не дает возможности освободить тексты от их позиционирования, что, пожалуй, единственное, что мне было бы существенно в биографическом методе.

  3. может быть вопрос хамофонии , возможно, возникает тогда, когда отсутсвует работа с языком,
    там где хамовое слово существует как эквивалент самому себе и не более того, одно к одному
    то есть, попросту там , где не хватает искусства — так, имхо.
    важная тема!

    • Я думаю, Вы генерализуете, т. е., в данном случае, оперируете «вопросом» вообще. Я, конечно, не «вульгарный социолог», но представляю себе «процесс» как взаимодействие социльных факторов, исторических обстоятельств и личной компоненты.
      Сказать, что просто человеку не хватает искусства и он начинает хамить (я имею в виду не бытовой смысл, «хамское слово» кажется «сильным») — мне кажется, это своего рода «народничество», себя довольно плохо зарекомендовавшее, и как парадигма объяснения, и как практика.

      Маяковский тот же очень сильно заботился об искусстве и искусства ему везде хватало, и с языком он вполне «работал»… — хамства это не излечивает. Да изнутри хамофон и не считает себя хамом — скорее всех прочих, которые его обижают. Но это уже другой слой, психологический, который, может быть, у Маяковского исторически любопытен, но в нашем случае не представляет никакого интереса.

      • не в том суть что «ему не хватает искусства»
        скорее , тут оттенок — ‘kraft’ ,
        а также в (не) желании работать с языком, от повседневности — как Вы написали, — «для улучшения, утончения, уточнения языкового и, как следствие, социального вещества.»

        не очень понял связку с народничеством, но , кажется догадываюсь
        а вот идея «обиды» как «движущей силы» мне кажется весьма интересной

        • В смысле, «ремесла»? Ну так это все равно, туда же, обратно к Маяковскому — ремесла и желания работать с языком у него было хоть отбавляй. Что же касается конкретных представителей современной «хамофонии», то они в этом смысле вполне разные. Родионов, например, — человек способный и по-своему, в своей системе, вполне ловкий. Я писал — и подчеркивал это! — не о конкретных талантах и качествах — а об интонационном явлении и его историко-литературных связях и актуальных приложениях (больше об этом в полном варианте статьи, он в три раза длиннее).

          Нет, мне кажется, дело тут — отчасти, никогда не бывает единственной причины, всегда их несколько — в этом очень характерном преклонении перед «темной полу- и уголовной стихией стихией» (и желании оседлать ее, использовать для «карьеры», объявить себя ее частью). Можно, конечно, повести это издалека, от «Кудеяра-атамана», но думаю, что исток ее именно в начале ХХ в. Это вообще одна из исторических бед России — беззащитность перед уголовной стихией.

          Впрочем, и Америки тоже, но там удалось оседлать эту мифологию, сделать ее выгодной. Впрочем, и там еще не вечер.

          Но насчет «народничества» я имел в виду гораздо более простую вещь: убеждение, что «дикого человека» нужно помыть, научить грамоте и дать ему распробовать, что чай (в современном изводе кока-кола) вкуснее водки, и тогда он сам «просветлеет» и пойдет в кооператив. Это такой классический социальный руссоизм, не только смешной, но и опасный. Мы видим, что такого рода человек заканчивает университет, умеет пользоваться компьютером и самолетом — т. е. овладевает всем «kraft», которое может предоставить ему позитивистское общество — и использует все это «умение» для попыток разрушения цивилизации, которая кажется ему «не по понятиям».

          Ну, а обида — что ж обида… Она — дева. Обид у всех хватает, и всех они подвигают к разного рода глупостям. Это и умных людей касается. А когда человек обыкновенный дурак, то уже и хамства не надо. Впрочем, персоналии сейчас действительно не моя тема.

          • Мне показалось, что Вы не про персоналии… Не про Родионова, и не про Емелина..
            Тогда почему про Маяковского?

            Я подумал, что Вы о хамстве, и с этом согласился. Но я не вижу хамства в Маяковском. Как и не вижу хамства только в желании или стремлении использовать «низкий» язык .

            Использование любых пластов языка – разве не нормальная литературная практика?

            Не возьмусь, понятно, дать полное определение хамства ,но для меня это скорее как раз некое животное, простейшее , реактивное поведение – «один к одному». Культура же, скорее, выражается в более опосредованной, искусственной, более сознательной реакции.

            Отсюда была отсылка на «обиду» как триггер подобного реактивного поведения.
            «Уголовщина» в этом контексте, вероятно и есть поле таких животных реакций.

            • Я и не про персоналии.

              Вы сказали, что «хамство», т. е. грубая агрессивность с применением «методов поражения», характерных для агрессивной уличной стихии, является следтсвием недостаточной работы с языком и вообще «искусства-ремесла».

              Я привел в пример Маяковского, поскольку это «хамство» в нем есть — и в стихах, и в манере литературного поведения. Он собствценно и является если не основателем, то главным представителем «литературной хамофонии», т. е. трансляции хамства, использовании его в качестве инструмента воздействия на «литературную публику».

              Если Вы этого не признаете, то это Ваше дело (хотя это, так сказать литераурно-исторический факт) — но весь мой обсуждаемый текст был построен имнно на этой основе.

              • видимо, я Вас не понял и прочел как-то по-своему.

                да, похоже, тут у нас разные мнения.
                мне представляется, что хамски — не литературным , то есть, не опосредованным, поведением ( см мое определение х-ва) было, в нескольких случаях скорее, поведение Есенина и его окружения . А линия Хлебникова — Маяковского — Обериутов несколько иная. Но это так, к слову.

                • С моей точки зрения обериуты (в зрелом своем состоянии, после отказа от раннего «гормонального» левачества) ровно никакого отношения к Маяковскому и футуризму вообще не имели. Хлебников — вопрос особый, но он влиял равномерно на всех, хоть на Мандельштама, вне зависимости от «направления». Это было как бы «расширения сознания».

                  Я много писал об этом — об обериутах как наследниках символизма. Хотя бы в статье о Горе.

  4. Ночью говорили о том, что не знаем никого, кто формулировал бы точней (в энтомологическом смысле точности пронизывания иголкой для последующего каталожного хранения), чем Вы, Олег.

    • А я не солидарен.
      Но я и с Карабчиевским не солидарен. Его подход — подход обиженного советского интеллигента, который не в состоянии совместить с реальностьш свои мультипликационные представления «обо всем светлом и прогрессивном». Но Карабчиевский дорого и сам расплатился за это «несовпадение теории с практикой», В отличие от подавляющего большинства «социально близких», обычно норовящих заставлять других расплачиваться за свои обманутые иллюзии. Так что я не склонен над ним смеяться, над Карабчиевским. Он — трагическая фигура.

      Думаю, сейчас также и не время и не место объяснять, почему и в каком смысле я не согласен с Леной.

      • Razumeetsja, ne sejchas.
        No, tak kak vopros Majakovskogo dlja poezii printsipialen, tem bolee, kak okazalos’, imenno teper’, to vernut’sja k nemu neizbezhno. Rjadom s razvjornutoj argumentatsiej Shvarz po etomu voprosu, prosto tak ot Majakovskogo ne otmahnut’sja. Kak sama Lena ne otmahnulas’ ot knigi Karabchievskogo.

        (Prostite za latinitsu, plachu, no pishu…)

        • За латиницу охотно прощаю, но с Вашим утверждением опять же не согласен.

          В «моем мире» — а только в нем я и живу — вопрос Маяковского как раз совершенно не принципиален. Он является — или оказывается — любопытен при наблюдениях за «другим миром».

          Но Вы-то должны знать, что этот «другой мир» является для меня продолжением советской нереальной, ложной действительности, поэтому для меня он только объект наблюдения, а никак не внутреннего участия и, следовательно, ничто, в нем происходящее, не может быть для меня «принципиально».

          Очень грубо и просто говоря; книга Миронова — для меня принципиальна, книга Булатовского — для меня принципиальна, а «новая хамофония» или старые советские куплеты — для только предмет наблюдения, своего рода культурологическое хобби. Сложность, конечно, в том, что вместо простого прежнего деления пополам, мы имеем сегодня полосатую структуру со сложными завихрениями. Но тем интереснее.

          • может быть, дело в том, что очередной социально-демографический страт получил доступ к микрофону и оказалось, что его душевно-речевые характеристики те же, что и у предыдущих ораторов, «хамские»?…
            и в литературу входят снова персонально, и потекстово, а не всем своим корпусом целиком?…
            спасибо, подумаем-с.
            зы
            люблю и помню много чего и вознесенского и кузнецова, а новых названных вами имен просто слыхом не слыхивал.

  5. Это не мой «подход» в целом, а тот угол зрения, под которым я сейчас эти вещи рассматривал.

    Думаю, что такого рода «подходы» могут быть корректно применены к любому литературному явлению — если, конечно, не забывать, что этими подходами все далеко не ограничивается. Что они должны существовать в системном взаимодействии с другими подходами.

    Угол зрения на Маяковского в данном случае определен наблюденным (и не только мною наблюденным, насколько я понимаю) фактом неожиданого возобновления его «интонации говорения».

    Мой тезис: это не литературное воздействие, не влияние, н подражание, а структурное подобие ситуации говорения.

    Именно об этом я и писал.

  6. Я тут на одном из сборищ позабавился: прочёл кусочек из Емелина с отчётливо выраженной пародийной интонацией Вознесенского. Обида была смертельная — долго потом мне рассказывали, как нехорошо плевать в нежную и ранимую душу тончайшего лирика 😉

    • Действительно нехорошо.

      Впрочем, есть простой общий закон: человек, который не щадит чувства окружающих, не должен рассчитывать на то, что кто-либо будет щадить его чувства.

      Но я вообще-то совсем не интересовался персонально Емелиным — мне была интересна социокультурная взаимосвязь. Чувства его я бы щадить не стал — просто по вышеизложенному правилу — но специальноо интереса к нему лично у меня тоже нет. Разумеется, поверить в это трудно. Но это тоже не очень важно.

Добавить комментарий