Авторы Проекты Страница дежурного редактора Сетевые издания Литературные блоги Архив
Стихи с комментариями
2007-2008

Михаил Айзенберг
    комментирует стихи
        С. Гандлевского
        М. Гронаса
        С. Круглова

Дмитрий Веденяпин
    комментирует стихи
        Н. Байтова
        А. Наймана
        В. Полещука

Леонид Шваб
    комментирует стихи
        Ф. Сваровского
        И. Жукова
        Г. Гора

Валерий Шубинский
    комментирует стихи
        Д. Строцева
        О. Юрьева
        И. Булатовского


Стихи с комментариями 2006

Валерий Шубинский

Дмитрий Строцев

* * *
                             памяти Корнея Чуковского

пока фонарик-светлячок играет на ковре
встает она, шумит она дубовою листвой
а из нее, из глубины, из тьмы древесных пор
на огонек глядят они, скрипучие жуки
и чем кора ее плотней и темнота полней
и чем плотней вокруг ковра сгущается она
тем ярче, кажется, горит фонарик на траве
и тем внимательней глядят рогатые жуки
они чешуйками скрипят, как будто говорят
пока она не заплела собою весь простор
пока фонарик-светлячок горит среди корней
как будто слушают меня жуки-дубовики
а я пою: ты – не стена, а темная волна
и слышу темный и живой я каждый выдох твой
а я танцую на ковре, пока глаза горят
пока из тьмы, друзья мои, скрипят твои жуки

Мир темный той сладковатой тьмой, что до и после всего, что порою вторгается в сознание на заре юности. Загадочная «она» – мировая душа, жизнь, смерть, кто угодно, тварь, покрытая корой, встает в дубовом шуме и заплетает все сущее. Но есть в ней дружеское для нас – маленькие существа, жуки рогатые, мужики богатые, и фонарик-светлячок, танцующий на травяном ковре: не пугающие своей мудро-идиотической метафизикой (потому и посвящение Чуковскому – не Олейникову), а утешающие своей смешной ясностью. Младенческая ясность изнутри освещает вязкую и нежную тьму, избавляя ее от томительного пафоса, но и не давая темной волне превратиться в непробиваемую стену.


Олег Юрьев

НА НАБЕРЕЖНОЙ

...а едва из башенки мы сошли
в те накатанные из мягкого дымного льда
небеса, что так сизо-розовы и покаты,
как всё и опять мы увидели, но не так, как с земли:

Цыгане, поклевывающие с моста.

Цыганки, поплевывающие на карты.

Утки, поплавывающие в пенной пыли.

Собачки, курчавые, как борозда.

Младенцы, щекотаны и щекаты.

(И низкие покоробленные корабли.)

(И черные опаздывающие поезда.)

(И белые ослепительные закаты.)

Но оказывается, что после (и до, что, может быть, одно и то же) не тьма, а предельная ясность. Все – от щекотанного младенца до белого заката, не стесняющегося больше своей ослепительности, видно одномоментно и отчетливо. Только дыхание изменилось: в разреженном и широком небе возможен огромный гипердактилический вдох. «Выпрямительный вдох».



Игорь Булатовский


          Соли нет и слова нет

ради смеха
ряшка прореха
ради ха-ха
потроха

во садочке
смеха кружочки
это мы там
по кустам

мы смешочки
только цветочки
ягодка он
а смешон

нету мясу
от роду часу
есть в мясе рот
и орет

букву-клюкву
красную букву
с красной строки
у реки

брешет брешет
репу не чешет
хватит на всех
смех и грех

балабола
тварь без глагола
ты среди кущ
только сущ.

повар повар
варишь свой говор
варишь обед
соли нет

мы солинки
света соринки
на языке
и в зобке

мы икринки
страшной сардинки
за щеку нас
про запас

всей оравой
будем приправой
будет обед
слаще нет

с нами брашно
будет нестрашно
будет калач
не палач

будут крошки
после из плошки
птички клевать
и сиять


А тьма на самом деле в словах, только в них. Об этом говорил Гумилев Блоку – и этим, похоже, и живут стихи Игоря Булатовского: темная, тайная внутренняя жизнь слов, словечек, порождающая новое пространство и время. Но есть что-то меньшее, ничтожнейшее, чем слова: смешочки, гримаски, утробные хихиканья, то, что передается «смайликом». Слова – темные и таинственные существа, меньшие и большие, чем люди, а смешки – еще таинственней, еще нечеловечней, и они пугают, конечно – «икринки страшной сардинки». Но именно они, сами искрящиеся, и освобождают заточенную в словесной тьме (в словесной клипе, сказал бы каббалист) божественную искру. Словечки обнаруживают способность к радостным переменам, и палач становится – калачом. Только и всего.