Ну вот, побывал.

Конечно, грустно донельзя.

Того Летнего Сада, который породил стихи Ахматовой, а потом – других, вплоть до Сосноры и Олега Григорьева, нет и никогда не будет. Конечно, не должно быть иллюзий – это был не тот Летний, в который водили гулять Онегина и который его создателю  был огородом. В том саду не было двухсотлетних деревьев, полумрака – и Крылова тоже, естественно. Но сад Кузмина, где «у Крылова дремлют бонны» — тоже был другим. В нашем саду у Крылова с каждым годом было все меньше детей.

Прелестен он был усталой меланхолической прелестью старого усадебного парка. Среди пожелтевших трогательно-уродливых статуй Крылов и домик Петра казались забытыми старыми вещицами. Сами статуи от старости почти ожили. («А где же тут Венера? – А вот, скрипит фанера?»).

Понятно, в нынешнем Петербурге этот дух все равно не сохранился бы. Город помолодел, а местами впал в детство – старческая элегичность стала не ко двору, новые поколения ее просто не ощутили бы. Но надо было дать этому духу естественно дожить до своего ущерба, до кончины – и лишь потом что-то делать с садом. Но ведь не дали бы! Музеефицировали бы этот дух. Поставили бы статую Ахматовой с заломленными руками и лебедем в обнимку. Так что то, что случилось – еще не худшее из возможного.

Может быть, когда уберут зеленые заборы у боскетов, все будет  не так страшно. А то дети спрашивают, какой зверь живет в этой клетке, и огорчаются, узнав, что никакой.

А так… Ну, новодел. Половина старых петербугских дворцов и парков – новодел. Я отлично помню, как «воссоздавалась» регулярная часть Екатерининского парка в Пушкине. Сейчас для большинства это – как всегда было.