Книга «Золотой ключик» обладает множеством достоинств. Например, объясняя ребенку причинно-следственную связь между исчезновением у папы Карло куртки и появлением у Буратино азбуки, наглядно раскрываешь перед ним цепочку Т-Д-Т, описанную другим папой Карло, обладателем карабасовской бородищи. Вообще там много ярких политэкономических деталей, начиная от «поля чудес» и заканчивая реалистичным описанием конкуренции между двумя театрами в конце.

Но сейчас я о другом. Еще восемь лет назад, работая над биографией Н.С.Гумилева, я обратил внимание на описание поэта в мемуарах А.Н. Толстого: «Длинный, деревянный, с большим носом…». Я даже не прошел мимо мистического мотива «золотой двери», которую искал Гумилев в своих странствиях (золотая дверь — почти золотой ключ). Но вот перечитать книгу Толстого мне в то время в голову не пришло. А то бы я обратил внимание на описание обретенного Буратино и его друзьями волшебного театрика:

Занавес поднялся…
Никто, даже папа Карло, никогда не видывал такой красивой
декорации.
На сцене был сад. На маленьких деревьях с золотыми и
серебряными листьями пели заводные скворцы величиной с ноготь.
На одном дереве висели яблоки, каждое из них не больше
гречишного зерна. Под деревьями прохаживались павлины и,
приподнимаясь на цыпочках, клевали яблоки. На лужайке прыгали и
бодались два козленка, а в воздухе летали бабочки, едва
заметные глазу.
Так прошла минута. Скворцы замолкли, павлины и козлята
попятились за боковые кулисы. Деревья провалились в потайные
люки под пол сцены.
На задней декорации начали расходиться тюлевые облака.
Показалось красное солнце над песчаной пустыней. Справа и
слева, из боковых кулис, выкинулись ветки лиан, похожие на
змей, — на одной действительно висела змея-удав. На другой
раскачивалось, схватившись хвостами, семейство обезьян.
Это была Африка.
По песку пустыни под красным солнцем проходили звери.
В три скачка промчался гривастый лев, — хотя был он не
больше котенка, но страшен.
Переваливаясь, проковылял на задних лапах плюшевый медведь с
зонтиком.
Прополз отвратительный крокодил, — его маленькие дрянные
глазки притворялись добренькими. Но все же Артемон не поверил и
зарычал на него.
Проскакал носорог, — для безопасности на его острый рог был
надет резиновый мячик.
Пробежал жираф, похожий на полосатого, рогатого верблюда,
изо всей силы вытянувшего шею.
Потом шел слон, друг детей, — умный, добродушный, —
помахивал хоботом, в котором держал соевую конфету.
Последней протрусила бочком страшно грязная дикая
собака-шакал. Артемон с лаем кинулся на нее, — папе Карло с
трудом удалось оттащить его за хвост от сцены.
Звери прошли. Солнце вдруг погасло. В темноте какие-то вещи
опустились сверху, какие-то вещи надвинулись с боков. Раздался
звук, будто провели смычком по струнам.
Вспыхнули матовые уличные фонарики. На сцене была городская
площадь. Двери в домах раскрылись, выбежали маленькие
человечки, полезли в игрушечный трамвай. Кондуктор зазвонил,
вагоновожатый завертел ручку, мальчишка живо прицепился к
колбасе, милиционер засвистел, — трамвай укатился в боковую
улицу между высокими домами.
Проехал велосипедист на колесах — не больше блюдечка для
варенья. Пробежал газетчик, — вчетверо сложенные листки
отрывного календаря — вот какой величины были у него газеты.
Мороженщик прокатил через площадку тележку с мороженым. На
балкончики домов выбежали девочки и замахали ему, а мороженщик
развел руками и сказал:
— Все съели, приходите в другой раз

Показывают — Африку, а потом трамвай, и вагоновожатого! Тут уж и гадать нечего. Гумилев.

Появление трамвая особенно странно: ведь мир, в котором происходит действие «Золотого ключика», доиндустриальный, там есть только повозки, запряженные лошадьми, очаги, свечи. И вдруг — прорыв в XX век. XX век показывают в театрике века XIX.

Об этом никто, кажется, не писал, хотя были попытки найти «прототипов» (Пьеро — Блок, Карабас-Барабас — Мейерхольд). Интересно, какие соответствия можно найти, если отождествить Буратино с Гумилевым. Вот, скажем, у Анненского, гумилевского учителя, важен мотив «шарманки»…