в целом никогда не был моим любимым поэтом (хотя кое-что я у него люблю и всегда любил)..
Но — вот подборка в нынешней жалкой поляковской «Литературке» — и, что называется, стихотворение к стихотворению. В семьдесят пять.
Вот это хотя бы:
ОТЕЛЬ «ОЛЕНЬ»
Памяти Э. Багрицкого
От чёрного хлеба и верной жены
И мы погибаем среди тишины…
За небом и лесом гремит товарняк,
Желая пробиться на красный маяк,
Осталось пятнадцать минут до Москвы,
Стихает разлёт порыжелой листвы.
Во Внуково «боинг» теряет шасси,
О Боже, помилуй! Спаситесь, спаси!
Гранёный стакан разливается всласть,
И я обречён, но не в силах пропасть.
Приёмничек «Сони» стоит в головах,
Заложен в обойму испытанный прах,
Я тоже кричу, ты не слышишь никак,
Но спит гимназист, положив на кулак
Свой липкий от тёмного пива кадык,
«Беретта» считает приезжих владык.
К «испано-суизи» идёт Фердинанд,
Но пуля срезает торжественный бант,
Шампанское мечется пеной сухой,
Приказ уже передан «Чёрной рукой»,
Клико из Парижа и волжский «кавьяр»,
Россия ревнует болгар и мадьяр.
И где-то в Одессе с хореем в башке
Пархатый парнишка лежит на песке,
С ним гроздь «Ай-Даниля» и брынзы ломоть,
Еврейская астма и плотная плоть,
Предзимнее солнце – в подливе щека,
«Солги и убей!» – отвечает ЧК.
Романов и Габсбург приладили цейс,
В отеле «Олень» задрожал эдельвейс.
Под грохот экспресса слетает листва,
Гремит из-за леса «Одесса–Москва».
Это немного поверхностно, конечно — больше гула снаружи, чем тишины внутри (собственно, главная проблема поэзии Рейна) — но какой напряженный и цельный гул, как человек держит дыхание. И как хорош этот пархатый парнишка с хореем в башке. Хотя, конечно, не с хореем, а (и в «От черного хлеба…», и в «Последней ночи») амфибрахием.
Вся подборка:
http://www.lgz.ru/article/14960/
И в «Литературке» не стало корректоров!
Не «во Внуково», а во Внукове. И не «к испано-суизи», а к испано-суизе, если уж склонять.
Насчёт кадыка, который можно положить на кулак и в таком положении спать, — мне трудно судить: у меня кадыка нет. Но по-моему, опершись горлом на кулак, не то что спать, а вообще находиться невозможно.
А гул есть. Но я его уже где-то слышала, кажется…:)
Иногда отсутствие корректоров стихам на пользу.
О Боже, помилуй! Спаситесь, спаси!
Конечно, надо читать «Спаситель», но так лучше.
В некоторм смысле богоборческое. Богом в стихах Рейна (среди которых, конечно, есть замечательные) всегда была вещь, «штука потребления» — кусок еды, кусок питья, кусок одежды, кусок женщины. И тут вдруг почти везде — о тщете вещей. По крайней мере, сомнение в них. Для другого, может быть, было бы тривиально, а для Рейна, пожалуй, глубочайший внутренний переворот.
Как ты думаешь, будет толк, Леонид?
А из нас вышел толк, Борис?