В 7 номере «Звезды» (кстати, скромно обращаю внимание на мою статью-рецензию о «Стихах и хорах» Олега Юрьева) напечатано стихотворение Владимира Гандельсмана:
ВЕЧЕР ПОЭЗИИ
Певец Империи, прославленный во всех
углах отечества, обрюзг.
Одутловат, отечен.
Он знал успех.
Теперь шевелится как бы моллюск.
Слог притупился, не отточен.
Он, верноподданных не сочинявший строк,
исследовал имперский дух,
менталитет гниенья.
Впитав порок
Империи вчерашней, сам протух.
Где вы, нестрашные гоненья?
Цензура где? Когда зеленые юнцы
и девицы из-под полы
его читали, — сладок,
во все концы,
дымок отечества, во все углы,
летел, охоч до тайных складок.
Где мягкий девичий и восхищенный стыд?
Легчайшая хмельная «love»
где? Там, всемирен,
он и стоит,
не дожевав шашлык, что был кровав,
и окружен лучком, и жирен.
Там, у «Кавказского», вгрызаясь в шашлыки,
он и обламывал, навзрыд
кляня Советы,
свои клыки.
«Короны нет. Коронки». Он острит.
И смотрят в рот ему поэты.
Рот полон дикции. Он в точности Ильич
Второй, с параличовым ртом.
Он плоть от плоти.
Пред ним кирпич
его имперских сочинений. Том
в златопурпурном переплете.
Если речь идет о Бродском (а о ком еще?) поступок Гандельсмана (с учетом его литературной биографии и той роли, которую сыграло в ней благословение нобелевца) – скажем так… сомнителен. Бродский в свое время удостоился примерно такой же благодарности от Лимонова – но тогда он (Бродский) был жив и мог (если бы захотел) ответить.
Если же говорить о сути дела, то едва ли материал (какая бы «гниль» не была ему присуща) может сказаться на художнике, на его человеческих качествах, его даре. Но в том и фокус, что Империя для Бродского не была материалом. Это нечто, относящееся к природе его таланта, к особенностям его лирического зрения. Что намного важнее. С Бродским и империей дело обстоит так же, как с Платоновым и тоталитаризмом. Платонов не разоблачает тоталитарное сознание, а приоткрывает его тайны: он сам тоталитарен на уровне фразы, словоупотребления, тем, собственно и велик. Бродский приоткрывает тайны имперства – причем в последнюю очередь имперства советского.
(Продолжение следует)
Интересно.
Жду.
Кажется, речь идёт о Рейне.
Никак не может быть, чтобы о Бродском.
*Певец Империи*, кстати, перекликается с *…их лучшему певцу*,
где под «певцом» согласно Рейну подразумевается Рейн.
*Одутловат, отечен* тоже не могло бы быть сказано о Б.
Кто же «из-под полы» читал Рейна? Он очень мало ходил в самитздате. Да и печатали его в советское время — мало, но печатали, книжка была. И потом — ну какой он, к ляду, «певец империи»? Он даровитый, голоситстый певец собственного организма.
Ну никак это о Бродском быть не может, воля Ваша.
Какой в здравом уме человек мог бы сказать о Бродском
*Слог притупился, не отточен.*?
Про то, что он *певец империи* я выше писал — это Бродский вроде так его,
Рейна, певцом назвал, если верить рейновским же воспомтнаниям, в *пятой годовщине*, а у Гандельсмана в мозгах и переложилось в *певец империи*.
И шашлык с Бродским не совместим, а с Рейном весьма.
И вообще Гандельсман приличный человек, не смог бы так не то что о Бродском,
но и о любом другом покойнике.