Чухонский бог включает вечер, тронув
Мечом, протянутым из темноты
Могилы узкие немых мильтонов
И галок скошенные рты.

Небось, и дом стоит, как прежде, нависая
Над полостью приречной, а вода
Идет, свекольная, косая,
Туда, к заливу, как тогда.

В престольный день пойдут с цветами, с белым
К фанерным пирамидам и крестам,
И вдруг рассыпятся — и ветер машет белым
И мажет серым по кустам.

Померкнет бледный пламень сварки
И смуглым светом догорит восток,
И полетит над плоской грудью свалки
Как призрак, розовый листок.

Уснет проселок под ногою конской,
Уснет завод кирпичный вдалеке —
И сны их грамотой японской
Напишутся на мостовом быке.

И только дом не спит, в холме по пояс,
Пластинка вертится на верхнем этаже,
И голос сквозь иглу ползет, не беспокоясь,
Что тела нету у него уже,

И звуки, словно воры от облавы,
Бегут по торфяным лугам
К тому, кто отирает меч о травы,
И остальным немым богам.