Зеленые с прожелтью клены московские,
Осины – немного желтей,
Их пальцы, морщинистые и нескользкие,
С гирляндами круглых ногтей.

Над ними — заплаканных луковок олово
И башенок смешанный лес,
И косматые сумерки на голые головы
На канатах спускают с небес.

Куда открываются двери из терема,
Когда мостовые черны
И в целости диск, но изнанка утеряна
У ситной столичной луны?

И кто надзирает кремли эти новые,
Когда после тайной грозы
Московские клены на спины бубновые
Нацепляют прохожим тузы?

Не я ли уж это? Нет, это не я уже –
А были когда-то и мне
Дики и прельстительны узкие Яузы
С немыми сомами на дне.

С растерянным солнцем в ветвях пропадающий,
Чтобы вновь народиться с луной,
Чуть-чуть раздобревший, чуть-чуть увядающий,
Осинам и кленам смешной,

Спешит человечек сквозным переулочком,
Стоит человек на мосту,
И порезанным купчикам, взорванным урочкам
Больно видеть его красоту.

Он помнит, как прежде лемуры с дубинами
Гуляли по скверным местам –
Но он выбирался за круг их рубиновый
По парным чугунным шестам.

Бывало, и гордые клены московские
Жалели опальных осин,
И цеплялись их листья, широкие, скользкие,
К подошвам его мокасин.

С тех пор наворожено и нагорожено
На пять поколений вперед,
И пахнут бульвары ванильным мороженным,
Как узкий ребяческий рот.

Какою-то заняты смертью нетрудною,
Другой пустотою пусты
Тугие прошпекты над речкою трубною
И безводные эти мосты.

И взад и вперед над вечернею площадью
Ходит луч, расправляющий тьму,
Но, карие с прозеленью или прожелтью,
Очи кленов не верят ему.