при вручении ему какой-то премии поразила меня почти что: зная его физическое состояние последних лет, я не ожидал обнаружить столько ума, достоинства, понимания… И какова проза, которой всё это изложено! Благоуханная! Ай да Евгений Борисович! Какое счастье!
Что касается «символизма», которому посвящена большая часть изложения, то Е. Б. очень близок к пониманию того, что любая серьезная поэзия по-русски — это символизм, что в русской поэзии ХХ века никогда ничего и не было, кроме тем или иным образом превращенного символизма. Про «акмеизм» говорить нечего — это не литературоведческое понятие, а историко-литературное, содержательно его не существовало. Но и Хлебников, и Ходасевич, и Вагинов, и Хармс с Введенским — это все поколения русского символизма, находящиеся в постоянном диалоге с Блоком, Анненским, Сологубом и др. И даже Кузмин, как ни старался уклониться, превратил в конце концов немецкий экспрессионизм в русский символизм. «Преодоление символизма» было самым прямым способом его продолжения.
И Бродский, конечно же, символист — может быть, последний (а может, и нет — может быть. Елена Шварц и Александр Миронов последние; а может, Олег Григорьев и Сергей Вольф…) . Про самого Рейна я этого не скажу, но дело сейчас вовсе не в этом. Для меня эта речь — огромное событие!
И замечательно, кстати, что два главных (для меня) события в этой речи происходят на уровне сочетания слов внутри смысла (а не распределения смысла между словами), их взаимоперетекания и обогащения, их какого-то дифференциального, бесконечного деления друг на друга. Я имею в виду вот это место: «И именно благодаря Блоку я понял, с какой мерцающей беглой точностью, с какой полнотой и соблазнительной недосказанностью слова и образа могут стихи отобразить время и самого поэта». И это: «…только там, за колоритной и обольстительной прозой, прозой жизни и времени, за прозой в ее стилистическом выражении находится нечто, что и есть образ поэзии».
Да, поразительно! И как неожиданно именно от Рейна!