Завершение кампании 2010 г.

Вчера было столетие со дня смерти Л. Н. Толстого. Как-то этой годовщиной западная общественность очень увлеклась, соответственно, к нам часто обращались с просьбой написать что-нибудь. Соответственно, почти весь год писали, писали и писали о Толстом (ссылки на немецкие газеты я по большей части ставил). Первой же была статья для одного английского ресурса, обеспокоившегося, действительно ли в России обижают Толстого, что следовало из некоторой набежавшей волны публикаций. Статья была написана и вышла — еще весной — по-английски (в сокращенном переводе). А по-русски не вышла (я ее, собственно, и не предлагал никому), хотя писал я ее по-русски. Ну, пускай тогда здесь будет; в ней есть, на мой взгляд несколько небесполезных мыслей, безотносительных к коллизии с юбилеем.

Но относительно к юбилею — мне кажется, мои предсказания в целом сбылись. Парада и торжественного заседания в Кремлевском дворце съездов не было, а «мероприятий» было множество всяких мелких — и бессмысленных, и осмысленных. В том числе и забавных. Не говоря уже о знаменитой истории с босым походом студентов и преподавателей из Москвы в Ясную Поляну (который, надо надеяться, не состоялся — или?)

ЛЕДЯНОЕ МОЛЧАНЬЕ КРЕМЛЯ

1. ЮБИЛЕЕМ СЧИТАЕТСЯ ВСЯКАЯ ДАТА, ДЕЛИМАЯ НА 5

Однажды, когда я был совсем еще молодым поэтом — к сожалению, уже очень давно, в самые что ни на есть глухо-советские времена, в конце 70-х годов — замечательный ленинградский писатель Борис Вахтин не то что совсем всерьез, но и не полностью в шутку научил меня „главному в ремесле литератора“: „Запомните, Олег! Единственная книга, действительно нужная литератору, это хороший и подробный календарь юбилейных дат. А единственное знание, ему действительно необходимое: ЮБИЛЕЕМ СЧИТАЕТСЯ ВСЯКАЯ ДАТА, ДЕЛИМАЯ НА 5!“ И захохотал, откидывая назад крупную седую голову — голову крупного писателя, может быть, даже лауреата Государственной премии.

К сожалению, никаких премий он не успел получить, потому что умер очень рано, в 1981 году, чуть старше пятидесяти лет, но две его повести, „Летчик Тютчев“ и „Абакасов – удивленные глаза“, при жизни не напечатанные, принадлежат, на мой вкус, к лучшему, что было написано по-русски во второй половине ХХ века.

Добрый совет я, конечно, запомнил, но знание это существовало во мне долгие годы само по себе, вне связи с моей писательской жизнью. Пока мне не предложили вести колонку в берлинской газете „Der Tagesspiegel“. С тех пор я пишу о чудесных поэтах и замечательных книгах — увы, по разного рода юбилейным поводам. Десять раз в год. Так и я сделался крепостным календаря.

Но, как и всякий человек советской цивилизации, „у себя на кухне“, т. е., по нынешним временам, в своем личном блоге и во время, свободное от добросовестного обслуживания машины круглых дат, я являюсь отчаянным оппозиционером и юбилеененавистником и склонен отмечать такие даты, как 3188-летие возвращения Одиссея на Итаку (произошло по новейшим вычислениям 16 апреля) или 897-летие первого еврейского погрома на Украине (1113 г., Киев) — без „фиги в кармане“ мы не живем. Но, конечно, я понимаю, что машина вычисления и генерации круглых дат является, в сущности, основным двигателем всей современной культурной жизни — только она поддерживает связь времен и обеспечивает память о классическом наследии. Без нее бы никто не догадался, каких давным-давно опочивших классиков нужно переиздать, переперевести, переэкранизировать. Без нее половина даже нынешних скудных объемов газетных отделов культуры осталась бы просто незаполненной. Да и вообще — спросим себя честно: вспомнили бы мы о падении Берлинской стены, о первом полете в космос или о Второй мировой войне, если бы „–летия со дня“ не стояли в газете, не звучали из радио и телевизора, не мелькали в интернете? Юбилеи, в сущности, единственное, что еще соединяет нашу веселую беспамятную цивилизацию с ее историей.

Вот, например, не надвигайся столетний юбилей со дня смерти графа Льва Николаевича Толстого, разве вспомнила бы о нем, разве бы посвятила ему целых ДВЕ СТАТЬИ британская газета „The Telegraph“? Да никогда в жизни!

2. „THE TELEGRAPH“ КАК ЗАЩИТНИК ЛЬВА ТОЛСТОГО ОТ ЕГО СООТЕЧЕСТВЕННИКОВ

Это две очень интересные статьи. В них рассказывается, насколько же лучше столетие со дня смерти графа Толстого отмечается на Западе, чем в России, да и вообще — до какой степени упадка дошла в современной России любовь ко Льву Толстому. И насколько лучше обстоят в этом смысле дела на Западе.

В первой статье, принадлежащей перу Лизы Грейнджер (Lisa Grainger) и опубликованной 7 марта 2010 года (http://www.telegraph.co.uk/travel/artsandculture/7376493/Moscow-On-the-trail-of-Tolstoy.html) описывается душераздирающая картина. В то время как „Mexico and Cuba have organised book fairs dedicated to him“, в Москве “there are no Tolstoy trails, few English-speaking Tolstoy guides and no visitor information in languages other than Russian” <В то время, как “Мексика и Куба устроили посвященные ему (т. е. Толстому) книжные ярмарки”, в Москве “нет толстовских маршрутов, почти не имеется англоязычных путеводителей по толстовским местам и полностью отсутствует туристская информация на любых языках, кроме русского> (Дополнительную прелесть этому кошмару придает то, что в пример неблагодарной и забывчивой России ставится не только умненький Запад, где “new translations of Anna Karenina will be published in four languages. A 100-volume collection of his works is about to be unveiled, and 22 works are to be translated into English. And The Last Station, an Oscar-nominated film about the last two years of the writer’s life, has just opened” <на четырех языках опубликованы новые переводы “Анны Карениной”. Начата работа над стотомным собранием сочинений Толстого, двадцать два его текста будут переведены на английский. Только что вышел номинированный на Оскара фильм “Последняя станция” о последних двух годах жизни писателя>, не только образцово-демократическая Мексика, но и фидельная Куба. Странно, что не Северная Корея. Там наверняка прекрасно умеют организовывать юбилеи — с парадом войск и провозом тяжелой техники и стратегических ракет.

Всю степень исторической и прочей осведомленности журналистки наглядно иллюстрирует замечательная фраза: “Tolstoy may have died 100 years ago, but the novelist excites more interest now than he ever has.” <Пускай Толстой умер 100 лет назад, но сегодня этот романист вызывает к себе больше интереса, чем когда-либо.>

Лев Николаевич Толстой был первой поп-звездой мировой литературы, знаменитость его на Западе в конце ХIX и начале XX веков не поддается никакому описанию и, конечно, несопоставима с нынешней скромной славой классика среди прочих классиков, извлекаемых из пыльного шкафа по случаю круглой даты. Несомненно, прижизненная слава Толстого основывалась не только на его художественных сочинениях (которые, конечно, все были переведены на основные европейские языки, и не по одному разу) — граф, гений, основатель новой религии, босиком ходящий за плугом и учащий грамоте крестьянских детей, время от времени пишущий письма с поучениями и укоризнами русскому царю и публикующий за границей трактаты религиозно-нравственного содержания, вызывал более чем острый интерес западных газет и информационных агентств. В Ясной Поляне постоянно толпились журналисты — как русские, так и западные, Толстого интервьюировали, фотографилровали, даже снимали новоизобретенными киноаппаратами. А знаменитую драму его ухода из Ясной Поляны и смерти на случайной железнодорожной станции вполне можно назвать смертью в прямом эфире. Телевидения тогда, конечно, не было, но телеграф уже был, и все большие газеты мира ежедневно и со всеми настоящими и выдуманными подробностями оповещали своих читателей о развитии событий. Так что, очевидно, Лиза Грейнджер не очень представляет, о чем говорит. Далее она выдвигает довольно наивное предположение, что в недостаточном, как ей кажется, почтении к графу виноваты происки русской православной церкви (учреждения богатого, тесно связанного с государством и влиятельного в определенных слоях столичной интеллигенции, но, в целом, очень мало связанного с непосредственной жизнью общества), и переходит к описанию Ясной Поляны, превращенной в музей имения графа Толстого, а также московского музея Толстого.

Надо полагать, что банальности, содержащиеся в этих описаниях — “Tolstoy’s room is monastic in its simplicity” <Комната Толстого напоминает своей простотой монастырскую келью>, так, кстати, в советское время писали о помещениях, где располагался Ленин, и “Shelves holding the 22,000 books he amassed, in the 15 languages he spoke (including Arabic and Hebrew), help explain his vast knowledge of the world’s religions and cultures” <На полках 22 000 собранных им книг — на 15 языках, которыми он владел (включая арабский и древнееврейский); это помогает объяснить его гигантские знания о религиях и культурах мира> — кстати, и про Ленина примерно так же писали: дескать всё на свете познал, хотя в знании арабского и древнееврейского Ильича, конечно, еще никто не уличил) — все же расширят сведения читателей газеты „The Telegraph“ о личности и творчестве русского гения.

Вторая статья появилась в „The Telegraph“ две с половиной недели после первой, 25 марта того же года, и озаглавлена была просто и ясно: “Russia abandons literary past, ignoring Tolstoy’s centenary” <Игнорируя столетие со дня смери Толстого, Россия отказывается от своего литературного прошлого> (http://www.telegraph.co.uk/news/worldnews/europe/russia/7514174/Russia-abandons-literary-past-ignoring-Tolstoys-centenary.html). Ее автор, Эндрю Осборн (Andrew Osborn), удивительным образом просто-напросто списал основные аргументы и сведения у коллеги:

“Tolstoy is better appreciated in the West, academics claim, even though Western readers discovered classics such as War and Peace a good century after their Russian counterparts.

Countries as disparate as Cuba and Mexico have already organised Tolstoy-related festivals this year ahead of the centenary of his death on Nov 20.”
<Толстой выше ценится на Западе, жалуются ученые, несмотря на то, что западные читатели открыли для себя такую классику, как “Война и мир” доброе столетие после русских. Такие разные страны, как Куба и Мексика, уже организовали в этом году посвященные Толстому книжные ярмарки, в связи с наступающим 20 ноября столетием со дня его смерти>,

но наивно-удивленный тон странствующей по газетному заданию леди превращается у него в агрессивно-поучительную интонацию пародийного английского туриста из комедий и скетчей начала ХХ века, который всё может объяснить и всех может научить. В кепке, с клетчатым шарфом, в песочном френче и бриджах. Популярный персонаж кукольного театра того времени, твердо знающий, что надо делать аборигенам и чего не надо. Излишне говорить, что “Война и мир” была переведена на все европейские языки вполне своевременно, первый перевод на английский (с французского перевода) был выпущен в 1885-86 гг., всего при жизни Толстого было выпущено 4 (!) перевода на английский язык.

Ну, и, конечно, православная церковь в качестве виновника недостаточного юбилейного воодушевления по-мужски решительно заменяется Кремлем, куда ж без него, в России, как известно, и снег не выпадет без того, чтобы это не было умыслом Кремля:

“The Kremlin has maintained a steely silence on the anniversary and the director of a new film based on Tolstoy’s masterpiece «Anna Karenina», starring top Russian actors, has failed to find a distributor more than a year after it was made” <Кремль сохраняет ледяное молчанье по поводу столетней годовщины, и постановщику нового фильма по “Анне Карениной”, в котором играют ведущие российские актеры, и спустя год после его окончания не удалось найти для него прокатчика>.

В укор и устыжение коварному Кремлю выдвигается удачная судьба экранизации книги Джея Парини (Jay Parini) об уходе и смерти Толстого: “Dame Helen Mirren and Christoper Plummer were both nominated for Oscars for their starring roles in the acclaimed English-language film The Last Station, which examines the last two years of Tolstoy’s life, and was released last month in Britаin” <Дама Хелен Миррен и Кристофер Пламмер были номинированы на Оскар за их роли в известном англоязычном фильме “Последняя станция”, рассказывающем о последних двух годах жизни Толстого; фильм в прошлом месяце вышел в Британии на экраны>.

Я не буду специально останавливаться ни на фильме “The Last Station”, ни на книге Парини, по которой он снят, хотя книга, особенно в части внутренних монологов близких Толстому людей, в первую очередь его жены, Софьи Андреевны, — получилась довольно-таки безвкусная. Мысли Софьи Андреевны насчет секса вообще могут присниться только университетскому профессору, начитавшемуся бульварных романов.

Гораздо интереснее сюжет с “Анной Кaрениной” Сергея Соловьева. Кинопрокат в современной России, к сожалению, сосредоточен в руках нескольких крупных компаний (не без иностранного участия), владеющих сетями больших многозальных киноцентров, отстроенных по последнему слову техники. Само собой понятно, что фильмы, показываемые в этих кинотеатрах, в большинстве своем — голливудская продукция, приносящая прокату основной доход, российские подражения голливудской продукции (вроде “Ночного дозора”) или коммерческие фильмы по старым советским образцам, которые иногда тоже приносят большие деньги. “Киноискусство” попадает в эти кинотеатры примерно с той же вероятностью, с какой настоящая литература попадает в российские книготорговые сети, принадлежащие двум-трем издательским концернам. При этом еще никто не доказал, что Сергей Соловьев снял хороший фильм по “Анне Карениной”. По знакомству с парой его предшествующих произвeдений лично я в этом очень и очень сомневаюсь, но по тому же знакомству могу предположить, что, с точки зрения кинопроката, он снял его недостаточно “просто и увлекательно”.

В общем, огорчительным образом газета „The Telegraph” лишний раз подтвердила распространенное в России ошибочное мнение, что на Западе о России писали, пишут и всегда будут писать только ерунду — иногда просто смешную, а иногда и злобную. На самом деле существуют, конечно, прекрасные специалисты, люди, любящие и понимающие Россию, но почему-то в западной прессе (и особенно на телевидении) время от времени действительно воспроизводятся вот эти два типа “кремлинологов” — сокрушающаяся о несовершенстве мира дама, убежденная, что если уж она услышало о чем-то в первый раз в жизни, то остальное человечество этого не знает и знать не может, и проницательный джентльмен, достоверно осведомленный о всех самых тайных пружинах мироздания, но нетвердо знающий четыре правила арифметики.

Все же попробуем, однако, разобраться: что же происходит в России со Львом Толстым.

3. ЛЕВ ТОЛСТОЙ КАК ЧУЧЕЛО ЗАЙЦА

Что касается Льва Толстого, то нужно представлять себе исходную ситуацию, фон, на котором происходит театр теней по поводу столетия со дня его смерти.

Еще в дореволюционное время, собственно, еще при жизни, Толстой был признан “величайшим художником слова”, когда-либо порожденным русской культурой. Что, конечно, не мешало считать также и Пушкина, Гоголя, Достоевского и Чехова величайшими художниками, когда-либо порожденными русской культурой. Но Толстой дожил до “нового времени” и был, как уже описываалось, самой настоящей “звездой”, с общественным статусом, сопоставимым с сегодняшним статусом голливудских артистов, рок-звезд и футболистов, а тогда разве что со знаменитостью оперных певцов типа Шаляпина и Карузо.

Советская культура, и вообще очень зависимая от массовой культуры XIX века, переняла это отношение к Толстому и, хоть ей было нелегко приспособить содержание толстовских книг к собственной идеологии, установила старого графа в пантеон литературных богов на самое видное место: “Война и мир” была признана величайшим эпическим романом “критического реализма”, т. е. реализма дореволюционного, а роман “толстовского типа” был признан высшей формой литературного творчества. Еще до официального провозглашения доктрины “социалистического реализма” на Первом съезде писателей в августе 1934 года, среди писателей молодой Советской России было открыты настоящие гонки — кто напишет советскую “Войну и мир” — “толстовский роман” о революции и гражданской войне. Претендентов было множество (включая и однофамильца Толстого, “красного графа” Алексея с его “Хождением по мукам”), но предварительный забег выиграл Михаил Шолохов (или тот, кто писал за него, или тот, кто редактировал рукописи, попавшие в распоряжение этого выдающегося карьериста и афериста). После Второй Мировой войны гонки начались заново — Лев Толстой еще 40 лет оставался чучелом зайца, за которым гонятся борзые: советская литературная критика в течение 40 лет ожидала и требовала от советских романистов “новой “Войны и мира””, теперь о Великой Отечественной войне. Каждый год появлялись претенденты на эту должность — толстые эпопеи, сочиненные писателями, находящимися на ответственных постах в Союзе писателей и облеченные доверием партии. Само собой разумеется, что даже право на попытку создать новую “Войну и мир” доверили бы не всякому. Как видим, советская литературная, а при российском литературоцентризме и вся культурная идеология была пропитана, чтобы не сказать отравлена Львом Толстым: Толстой был ее кошмаром — недостижомым идеалом и вечным напоминанием о собственной неполноценности. Дополнительный юмор во всю эту ситуацию с “толстовскими гонками” вносило пикантное обстоятельство, что роман о Второй мировой войне, максимально приближающийся к “Войне и миру” как по структуре, так и по художественным качествам, написанный Василием Гроссманом, был запрещен в СССР к изданию, чудом спасен и переправлен на Запад, где и был напечатан. Впрочем, настоящего успеха на Западе “Жизни и судьбе” Гроссмана пришлось дожидаться около 30 лет — только сейчас эта книга сталка заслуженно знаменита.

Для нашей темы существенны, однако, другие следствия из кратко обрисованного положения Льва Толстрого в советской культуре:

— Невероятные, многомиллионные тиражи его основных сочинений. Собрания сочинений одно за другим. Про академическое 90-томное Полное собрание сочинений и говорить нечего — оно было гордостью советского толстоведения. Думаю, не ошибусь, если скажу — в любом русском доме, где вообще есть книги, есть книги Толстого. Издавать новые к юбилею? Довольно смешно для частных российских издательств — они и так все время подпечатывают потихоньку толстовские книги, особенно входящие в школьную программу.

— Музеи, памятники, улицы и площади, названные его именем — все они на месте. Больше уже ничего особенно и не назовешь его именем — что могли, уже назвали. Может, городок какой небольшой? Где-нибудь в графстве Йорк.

Ну и, конечно, школа. Толстой входил (и входит) в обязательную программу по литературе, десятилетиями советские дети начинали знакомство с родной литературой с его рассказа “После бала”, а уж “Война и мир” изучалась в 9-м классе советской десятилетней школы едва ли не полгода. Отрывки из этого волшебного романа даже нужно было заучивать наизусть. Честно говоря, лучшее наказание, которое я могу себе представить для мисс Грейнджер и мистера Осборна, это запереть их хотя бы на пару часов в одном помещении с парой тысяч московских старшеклассников, одновременно бормочущих себе под нос: “Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. …”

Короче говоря, идея, что в России позабыли Льва Толстого, абсолютно вздорная — даже если бы и хотели позабыть, все равно не вышло бы. В конце концов, и правительство составляют люди, учившие наизусть “Старый дуб, весь преображенный”. И даже русскую православную церковь, в конечном итоге, тоже. В России Лев Толстой — величина необсуждаемая, он просто есть и всегда будет. Он как бы входит в состав воздуха. Но это же не означает, что непременно необходимо устраивать парад на Красной площади в честь столетия со дня его смерти, как себе, очевидно, представляет „The Telegraph“? Если не парад, тогда что? Как это происходит в России — сейчас?

4. МЫ УШЛИ ОТ ТРАДИЦИИ ПАФОСНОГО ПРАЗДНОВАНИЯ ДНЕЙ СМЕРТИ

Вот отчет о заседании (27 февраля 2010 г.) в Московской городской думе, посвященном нашей теме:

Как сообщил председатель комиссии депутат Игорь Елеференко, полтора месяца назад комиссия выступила с инициативой отметить в 2010 году столетие со дня смерти Льва Толстого. По словам депутата, Юрий Лужков поддержал эту инициативу и рекомендовал подготовить план мероприятий.

Участники заседания разделились во мнениях, нужно ли проводить Год памяти Льва Толстого или ограничиться днями памяти. По мнению ректора Института языков и культур имени Льва Толстого Марины Тихонычевой, столетие со дня смерти писателя надо отметить в рамках Года памяти, который пройдет с ноября 2009 года по ноябрь 2010 года. Опыт проведения подобных мероприятий уже есть – год Льва Толстого проводился в 2003–2004 гг. К проведению мероприятий, по ее мнению, можно подключить и общественные организации.

По словам главного специалиста Департамента культуры города Москвы Екатерины Бариновой, на 2010 год уже запланированы два крупных юбилея: 150-летие со дня рождения Антона Чехова и 100-летие со дня рождения Александра Твардовского, поэтому проведение мероприятий в рамках Года памяти Льва Толстого будет обременительным для городского бюджета. Что касается памятных мероприятий на 2010 год, то они запланированы, а заниматься ими будет библиотека имени Льва Толстого.

По словам депутата Евгения Бунимовича, о проведении Года памяти Льва Толстого должна заявлять Россия или ЮНЕСКО. Депутат напомнил: «Мы ушли от традиции пафосного празднования дней смерти». По его словам, необходимо подготовить программу мероприятий, к которой смогут подключиться театры и школы. По мнению депутата Владимира Лакеева, городские телевизионные каналы могли бы в течение года показывать передачи, посвященные Льву Толстому, что будет способствовать повышению культурного уровня телезрителей. <...>

Не знаю, нужно ли комментировать этот простой отчет? Смысл его заключается в том, что всякого рода юбилейная деятельность в современной России не является (и хорошо, что не является) монополией и базовым интересом центральной власти. Она делегирована на нижние уровни и в государственно-административном смысле осущетвляется там в соответствии с наличными финансовыми и интеллектуальными возможностями.

Конечно, все мы продолжаем оставаться крепостными календаря и по нашему отчету вполне заметно, что депутатам московской думы было бы как-то неудобно совсем не отметить круглую дату. Как-то они ее и отметят. В сумме количество разного рода осмысленных и бессмысленных мероприятий, посвященных столетию со дня смерти Толстого, будет в России, несомненно, несколько выше, чем в Мексике, на Кубе или даже в Великобритании, но так ли уж это важно?

В России, само собой разумеется, существует масса недовольных таким положением вещей. Воспитанная в советском (или антисоветском) этатизме постсоветская интеллигенция воспринимает это “понижение уровня” как своего рода понижение престижа не только культуры, но и своего собственного, и автоматически предъявляет разнообразные претензии “к Кремлю”, как только ее что-то не устраивает (а ее, как правило, не устраивает всё — от погоды до культуры). За всё должен отвечать царь — иначе “перед заграницей неудобно”. Такие люди вступают как бы в естественный рабочий симбиоз с журналистами типа мисс Грейнджер и мистера Осборна. Но нельзя недооценивать и давление, которое оказывается стенаниями такого рода на центральную власть. Практически ее постоянно приглашают вмешаться в культуру, снова занять установочную позицию, как в советские времена. В течение 2000-х гг., в связи с резким повышением государственного богатства в России, это несколько раз удавалось — например, можно вспомнить участие российской писательской делегации во Франкфуртской книжной ярмарке 2003 г., где Россия была «темой». Этому тоже предшествовали долгие стенания: вот, мы все время как бедные родственники, а правительству все равно, что Россия позорится. Ну хорошо, убедили. Больше ста писателей всех направлений привезли во Франкфурт, приехал Путин, был осуществлен сеанс связи с космосом, матрешек и балалаек натащили видимо-невидимо — в общем, все было так, как бывает, когда государство принуждают заняться культурой: нелепая помпа и полнейшая бессмысленность, вот что осталось в воспоминании от этого события. Сейчас, в связи с финансовым кризисом и его долгосрочными последствиями, заманить “Кремль” к участию в подобных проектах, слава Богу, вряд ли возможно. Или, по крайней мере, очень трудно. Надо надеяться.

Знаете что? — не будите зверя. Пусть уж лучше государство занимается своими прямыми обязанностями — улучшением инвестиционного климата, налогособираемостью и перевооружением армии, а Лев Толстой уж как-нибудь не позабудется и без парада на Красной площади.

Завершение кампании 2010 г.: 10 комментариев

  1. Национальная совесть как должность)

    Добрый день! Согласна. Кремлю есть чем заняться кроме печальных дат. Хотя жалко – вот, потратили бы денежки с умом и, может, Лев Николаевич опять стал бы «как царь». Закрепилась бы (лет на сто) новая форма правления – три царя. Люди бы менялись, а три главных должности в государстве всегда назывались одинаково – Путин, Медведев и Толстой 🙂 О! И обязательно выборы! Вы бы стали баллотироваться в Львы Толстые? ))

      • Re: Про Daily Telegraph

        Еще лет 10 назад газета была очень хорошей (мне она нравилась больше всех остальных ведущих британских газет). В этом столетии с ней что-то приключилось . . .

        • Re: Про Daily Telegraph

          Справедливости ради должен сказать, что и очень хорошие газеты, пока что не собирающиеся превращаться в таблоиды (я имею в виду, разумеется, немецкоязычные газеты, англоязычные я читаю только по конкретному поводу, а на других нерусских языках вообще не читаю), пишут о русских делах периодически, но с неумолимой возвращаемостью тяжелую хрень. Иногда местными силами, а иногда нанимая для этого всяческих викторов ерофеевых.

          Еще одной справедливости ради замечу, что хрень они время от времени пишут по всем поводам. И по всем странам и народам. Очень, например, жалуются итальянцы, живущие в Германии, что про итальянские дела очень тупо пишут. Не говоря уже о телевидении, на которое жалуются все.

  2. Воспоминание о юбилее

    В 1978 году праздновалось 150-летие со дня рождения Льва Толстого. И вот, сижу я в комнатушке отдела эксплуатации (дело было в армии, в автобате) и читаю только что вышедший 9-й номер журнала «Знамя», полностью посвященный Толстому. И сразу после ленинского «срывания всех и всяческих масок», в следующем материале, наталкиваюсь на цитату из Толстого. О чем — не помню. Запомнил только одно слово. С которым и носился потом по родной части, тыкая всем этот журнал. И слово было «блядь». Какое-то важное табу было снято в тот день в советском обществе… За что я Толстому и благодарен 🙂 Такой вот офф получился, но к Толстому имеющий непосредственное отношение.

Добавить комментарий