Папаша знаменитого Джонатана Литтелла (или Литтéля, потому что пишет он по-французски), обспускавшего в объеме полутора тысяч страниц Бабий Яр, Роберт Лителл, пишуший по-английски шпионские романы, тоже разразился опусом магнумом. Всего четыреста страниц, зато про Мандельштама.

Переведу несколько отрывков из рецензии на немецкий перевод, вышедший в прошлом году:

<...> Оба (т. е. «деспот Сталин» и Мандельштам) встречаются в «Эпиграмме на Сталина» в Кремле, после того как спецслужбы арестовывают и сажают Мандельштама в тюрьму за распространение антирусских (! — О. Ю.) взглядов. Но они беседуют не о сталинских преступлениях. а о власти слова, мастером которого является Мандельштам. <...>

<...>Осип Мандельштам — один из немногих поэтов, которым разрешалось публиковаться даже и в 30-е годы. <...>

<...> Это стихотворение («Мы живем, под собою не чуя страны… — О. Ю.), скорее выражение глубокой ненависти, чем образчик терпеливо обдуманной поэзии, находится в центре документального романа («Tatsachenroman»). Американский писатель использует при этом многочисленные слухи о последних годах жизни Мандельштама с его женой и распорядительницей его литературного наследства Надеждой, а также о его доказанных связах с выдающимися представителями русской интеллигенции, как например Борис Пастернак, Анна Ахматаова или Николай Бухарин. <...>

<...> Эту биографию, о которой распространено не меньше слухов, чем известно однозначных фактов (! — О. Ю.) Роберт Лителл использует для создания увлекательного оммажа поэту Мандельштаму и его верной супруге со включением в ткань повествования фигур многочисленных современников. Наряду с уже упоминавшимися это советский тяжелоатлет Фикрет Шотман, телохранитель Сталина Николай Власик, а также актриса и любовница Мандельштама Зинаида Зайцева-Антонова (это одно из моих любимых мест в рецензии! — О. Ю.) .<...>.

<...>На основе своих тридцатилетней давности бесед со вдовой русского поэта Литтел пытается осознать события 1934 — 38 гг. При этом американцу удалось повествование, немного приоткрывающее и одновременно сохраняющее завесу загадки, окружающую Мандельштама. Центральным эпизодом книги является фиктивная встреча Мандельштама и Сталина, где происходит ожесточенная схватка за преимущественное право на интерпретацию. С помощью изобретения этой встречи Роберт Литтел делает <для читателя> совершенно очевидным: слова были единственным, что представляло угрозу для грузинского деспота и «мужикоборца» при всем его террористическом могуществе.
.
<!!! — Внимание! Самое интересное — О. Ю.><...>В отличие от биографа Мандельштама Ральфа Дутли вдова русского поэта оставила открытым вопрос, встречались ли когда-нибудь Мандельштам и Сталин. «Мандельштам несомненно встречался со Сталиным. Но произошла это встреча в Кремле, на даче или только в голове поэта — это Вы должны решить сами», — сказала она в 1979 году Роберту Литтеллу.

<...>

Кому мой наскоро скроенный перевод кажется неправдоподобным или не удовлетворяет по качеству, тому сюда — рецензия Томаса Хумича в сетевом журнале «Гланц унд Эленд» («Блеск и нищета», между прочим, — очень самокритичное название).

Дело, конечно, не в «триллере про Мандельштама» как таковом, при всей его типологической показательности: что сохранилось на Западе в головах у людей после четырех десятилетий «мандельштамизации» на основе воспоминаний Н. Я. Мандельтам. В конце концов, мало ли всякого убогого пишут, в том числе и вполне себе и даже особенно соотечественники. Поражает (и интересует, и заслуживает отдельного рассмотрения) длительность и устойчивость воздействия примитивных картин, протранслированных в свое время Н. Я. Мандельштам. Если бы она только сохранила стихи Мандельштама — можно было бы ставить ей памятники (впрочем, и так уже ставят), но то, что она дальше сделала с этими стихами, засуживает отдельного рассмотрения, изучения и, уверен, выведения из сферы «само собой разумеющегося». Речь здесь идет, между прочим, как раз о том, о чем Мандельштам разговаривал с грузинским деспотом в Кремле: о преимущественном праве на интерпретацию.

Но единственно этим, все еще болезненным вопросом использования Мандельштама и его стихов для собственной публицистической деятельности Н. Я. Мандельштам (формулировка М. Л. Гаспарова) вопрос ее воздействия на сознание шестидесятнической и постшестидесятнической интеллигенции не ограничивается. Особенно во «Второй книге» продемонстрированы умение и воля уничтожать или низводить людей, иногда одним словом. Я пишу сейчас о Бенедикте Лившице — и это особый сюжет: как Н. Я. Мандельштам одним словечком «даже» превратила большого поэта в нечто смехотворное. И навеки ранила подругу своей юности, ею же воспеваемую «Таточку» Лившиц.