*
Смотри-смотри, не вороти
нос, нюхай этот след пахучий,
не сбейся с пёсьего пути,
беги, беги за спесью сучьей
той сучьей ссученной страны,
чья на износ трудилась матка, и
все щенки теперь должны
за молоко искисло-сладкое.

*
Вот так лежат: ногами к голове
и головой к ногам, кто — дамой, кто — валетом,
поленницей, дровами на траве
и на творенье тварью, трафаретом.
Их заштрихует мягкий карандаш,
а твердый — между ними все просветы,
тогда огонь взойдет в них, баш на баш
меняя пламена на силуэты.

*
Смотри, вот зимний Гераклит
у костерка едва живого
лежит, а костерок дымит —
огня поскребыш мирового.
Огонь становится водой,
но прежде — воздухом слезящим,
вода становится бедой,
но прежде — временем стоящим.

*
Вот здесь, в помойно-мусорном каре,
из брюха полыхающего бака,
из всех ошметков жизни, из пюре,
из попурри, где роется собака
(она же — крыса, голубь, человек),
с раскатом всепрощающего мата
и должен встать обиженный навек
в горящей шубе местный Фарината.