4.
в два сустава разговор
вязкий говор черный двор
на дворе фонарик светит
как-то искоса в упор
говори о говори
повтори мне раза три
что-то тихое простое
сплюнь и после разотри
что-то там про жаркий тёс
кожи снятой в семь полос
что-то там про жоркий полоз
под коленцами волос
что-то там про чехарду
кишек в слипшемся аду
и кишок мешок дырявый
дуть решившийся в дуду
этот маленький урок
мне пойдет под корку впрок
эту маленькую урку
я запомню назубок
и потом когда потом
умным пóтом ясным ртом
я шагну ему навстречу
каждый раз при свете том
будет сброшенная с плеч
шкурка эту дрожь беречь
и об этом лишь об этом
будет будет будет речь
Очень любопытно: я уже было придумал название для статьи о Вашей новой книге (если бы смог ее написать) — «После бормотанья» — как бормотанье вернулось на новом витке. Громче, но всё же явное бормотанье.
Я с огромным интересом наблюдаю за Вашим нежеланием (или врожденной невозможностью) остановиться на какой-то одной поэтике, даже если она приносит большие удачи. (Понятно, что на метауровне поэтика все равно одна — Ваша, я говорю о другом; вероятно, Вы это другое понимаете лучше, чем я)
Мне кажется, что в такой «летучести» есть что-то от роли насекомых в аллогамии. То есть, ты не цветок, которого опыляют бабочки, а что-то вроде цветка-бабочки и сам опыляешь, в нашем случае – разные поэтики, что может привести, если очень постараться, к возникновению нового отчуждаемого поэтического языка. Вы понимаете, о чем я. Но, разумеется, это все не так программно, и тут я склоняюсь, скорее, к врожденной невозможности.
Может быть, Вы правы, Вам, в конечном и неконечном итоге, это лучше знать — из себя.
Но главный интерес заключается, конечно и бесконечно, не в причинах, а в самих процедурах и результатах.