Авторы | Проекты | Страница дежурного редактора | Сетевые издания | Литературные блоги | Архив | |
Стихи Снимок не попавший в проявительОблако не навсегда Свет какой-то из ничего Из камеры.обскуры Спроси у лесников 04.12.2009 Даль, блеснувшая копьем О мёде и воске Рассеянная масса Признаки тихого наводнения 12.07.2004 За красными воротами Стихи 1997-1999 гг. В метре от нас. Книга стихов Указатель имен Книга стихов О стихах ДВЕРИ В БУДУЩЕЕСквозь стену Вечное возвращение Черный ящик О читателе, теле и славе В рассеянном свете (о стихах Леонида Шваба) Тот же голос (о стихах Олега Юрьева) Минус тридцать по московскому времени. Литература за одним столом. Твердые правила. (предиcловие к книге О.Юрьева "Избранные стихи и хоры".) О Леониде Иоффе Стихи с комментариями |
Михаил Айзенберг
ЧЕРНЫЙ ЯЩИКЛюбые обобщения имеют своим естественным фоном какие-то известные сведения – предварительное знание об объекте. Этот фон корректирует произвол толкователя. Но семидесятые годы прошлого века и сейчас кажутся уравнением со многими неизвестными. Разговор о началах и переломах этого времени если и начинается, то идет как бы по касательной, почти не задевая происходящих в те годы процессов, превращая весь период в свалку не разобранных архивных данных. Даже доброжелательный взгляд со стороны не в состоянии различить здесь главное. Считается, что семидесятые длились очень долго: закончились, вероятно, в 1982, начались точно в 1968. Но ровно тогда и во всем мире началась новая эпоха, новейшая история. Только Россия, отгороженная «железным занавесом» страна, поняла это не вдруг, - хотя почувствовала сразу. Все семидесятые она не осознавала своего состояния, как беременная, не знающая, откуда берутся дети. Новая эпоха жила здесь подпольно, пуская корни, но не слишком затрудняясь по части всходов. И только ближе к восьмидесятым пошла в рост. Если сравнить образ страны в начале шестидесятых и, скажем, в ранние восьмидесятые, может показаться, что это совершенно другой общественный организм, поселившийся в том же теле. Шестидесятые – самое, что ни на есть, оптимистическое время - были направлены мыслью в будущее, чуть ли не прямо в космос. Будущее казалось замечательным и интригующим. Семидесятые потеряли к этому замечательному будущему всякий интерес. Но главное даже не в этом. В шестидесятые мало кто решался признаться (отчасти и самому себе), что он непринадлежит государственной общности и не разделяет ее принципы. В семидесятые это становится общим местом, почти нормой, и уже внутри этой нормы возникает «неофициальный мир» с развитыми институциями, совершенно отличный от подобного мира шестидесятых. Илья Кабаков в своей книге «60-е – 70-е» описывает неофициальный мир шестидесятых, как «чрезвычайно разветвленный, но единый, завершенный сам на себя куст, имеющий единое основание, единый первоначальный импульс». «Подобный способ изложения, - добавляет он, - кажется мне возможным и потому еще, что художники 70-х годов… также, мне кажется, произошли из подобной, но уже другой «вспышки» из другого сгущенного гравитационного поля»*. Это может показаться странным: две «вспышки» почти подряд, - но при этом из разных источников? Слишком короток срок для естественной смены без прямой преемственности периодов. Не ошибка ли? Но Кабаков человек невероятно проницательный, и к его наблюдениям стоит прислушаться. Осмысление этого, вероятно, самого закрытого десятилетия нашей новейшей истории следовало бы вести не в общих категориях, а опосредованно: по материальным свидетельствам. На мой взгляд, самым достоверным свидетельством такого рода является искусство. Его уж точно коснулся «дух времени» (если это не подделка). Можно заметить, как новая эпоха изменила отношения автора со своей судьбой и биографией. Исчезло, как не бывало, богемное самосознание гения, которому закон не писан. Это словечко – «гений» - еще в начале семидесятых не сходило с языка, и никакая хвала без него не обходилась. Но уже к концу десятилетия почти вышло из употребления, как будто выветрилось, или воздух новоговремени растворил это слово. А занесло его из прошлого, пусть и совсем недавнего – из шестидесятых. Но все же из другой эпохи. Но, как ни странно, именно эти сугубо отрицательные свойства времени сделали его – на моей памяти - инновационным по преимуществу. Сама его новизна и какая-то «нерожденность» вынуждали к инновациям. Существовать можно было или вообще никак, или по-новому. Но и сами семидесятые не однородны. Их начало пронизано идеями предыдущей эпохи, и только ближе к середине десятилетие начинает понимать собственную проблематику. Да и та ощутимо раздваивается - на проблемы языка (концептуализм) и проблема речи (поздний модернизм с сильным конкретистским привоем). Ощущение «невозможности письма» концептуалисты сделали основой письма иного рода, но само это ощущение было свойственно многим. Лирическое высказывание не имело теперь обеспечения: ему не доверяли только потому, что оно – лирическое. Не потому, что оно (по В. Курицыну) «навсегда стало смешным». Смешное стало смешным, несмешное осталось несмешным. Но высказывание вернулось в область речи, чтобы существовать теперь на общих основаниях. Михаил Айзенберг Опубл.: OpenSpace.ru ________________________________________________________________ |