Авторы Проекты Страница дежурного редактора Сетевые издания Литературные блоги Архив

Илья Кучеров

Стихи

Маленькая ночная серенада

07.12.2009

12.12.2008

03.02.2008

11.11.2003

16.02.2003

Из книги
«Морской конек

Илья Кучеров

Ночь перед Рождеством

Мне теперь не надо плакать, прибедняться,
Пригибаться долу, петь кому не лень,
Выгляни на небо, слышишь, сани мчатся
Это мчится в небе северный олень.

Альтаир и Вега пляшут на ухабах,
Едет Санта-Клаус, баловень и сноб,
Он везет подарки для дедов и бабок,
Для того, кто падал головой в сугроб.

Только Митридатов нет в Каппадокии,
Все теперь засели в четырех стенах,
Выпал вдоль дороги снег до самой выи,
Вот и мчит без цели ветер в трех соснах.

Пусть летит по склону над зимой зеленой,
Над зеленым лесом белоперых птах,
Я вернусь до хаты, буду вновь влюбленный,
Снова буду падать, простираться в прах.

Вышли на дорогу заработать хлеба.
Видят: в небе солнце, а кругом луна.
Вот поймали солнце, расстреляли небо,
Все равно прибытку нету ни хрена.

2009

 

Ненужное для неучей (*)

Не помогут ни пропись бжшкапета,
Ни большой тарьяк для промывки ран,
Если тот, кто сживает тебя со света,
Соберет в полнолунье гнилой дурман.
Он его испечет на могильном жире
И сожжет на свече в мышином углу –
И повалит дым все шире и шире
И сгустится в туманную злую мглу.
И тогда восстанут люди на люди,
И народу народ принесет змею,
И не знать спасенья в бузе и блуде,
Не найти покоя в чужом краю.
Самого себя держа на ладони,
Не поднимешь к Богу безвольный взор –
Лучше вместе сыграем пьесу Гольдони,
Где герой остается (пусть гибнет хор!), –
А луна, как прежде, плывет над морем,
И ее обратная сторона
Все вздымает волны нашего горя,
Но не может выпить его сполна,
И в пучине османских завоеваний
Бесполезно быть хорошим врачом,
Избегая встреч и дурных влияний,
Изменять себе, молча ни о чем,
И опять уползать в холодные норы,
Где земля гниет, как швейцарский сыр,
Чтоб в объятьях Корана, Святцев и Торы
Не бояться того, что кончится мир.

2008–2009
______________________________________
(*) Классический трактат по фармакологии А. Амасиаци (XV в.). Бжшкапет – ученый-врач (арм.).

 

*  *  *

Стивен Дедал заходит в знакомый дом,
Где пианино играет все об одном,
Что жизнь утекает, как воздух в печной трубе,
У кого есть душа, заходи не бе.

Пройди коридором, открой стеклянную дверь,
С тебя потребуют плату, а ты не верь,
Птичка сама посетит твои вертела,
Там, где душа теряет тела.

Но на поверку натикает все не так.
Бронза и золото вновь запоют не в такт,
И вещие птицы ожившего бога Пта
Подтвердят, что вечность тоже не та.

Нас не ангел возносит ввысь, а сокол-сапсан
Уводит из комнаты мимо Джорджин Вильгельмин Оксан,
От колонны Нельсона, через Дворцовый мост,
До таких родных рубиновых звезд.

Там Хозяин сидит на стуле, как манекен,
И его нельзя заменить никем,
Он даже в раю практикует БДСМ
(Когда-нибудь это станет доступно всем).

Его часы за оградой стальных ворот
Днем и ночью толкают время наоборот.
Стивен Дедал привычно вступает в спор,
Но старик и сам на вопросы скор.

2009

 

Чевенгур
(вариации на всем известные темы)

1. In ruhig fließender Bewegung (*)

Под вечер я поднялся в среднегорье,
Которое прозвали Волчий Край.
Бездомные твердят, что из земли
Там вырастают мертвенные волки,
И всякий, кто стремится к Чевенгуру,
Вначале должен стать одним из них.
И этот волк в бою неодолим,
Поскольку по природе деревянный,
Хоть разруби его на сто частей –
Укоренится каждая. И снова
Вопьется в горло и преобразит.
А музыка сочится в зеркала,
Течет в спокойном медленном движенье…
Не лучше ли деревьям принести
Срамную человеческую жертву –
И обрести покой. И бездорожье
Апрельской остывающей земли.
Пусть кто другой взрывает города,
Утюжит ветром слякотное море –
Ты ждал покой. И ты его получишь,
Услышав песню певчего дрозда.
Я тоже стал и волком, и растеньем,
Да только память, лопнув, как пузырь,
Запечатлелась мордой человечьей
На мертвенном растительном лице.
И вечером так пусто и темно,
И выступают изморосью слезы,
Что не дошел и ничего не прожил,
Что не сберег любимый Чевенгур.
Так Саша Дванов (в прошлом воплощенье –
Антоний Падуанский, рыбий вестник),
Сойдя с коня, беззвучно уходил
Безмолвно проповедовать безгласным.

__________________________________
(*) В спокойном медленном движенье (нем). – Г. Малер. Симфония № 2 до минор, ч. III:
(*) Проповедь Антония Падуанского рыбам.


2. Molto moderato

Чевенгур! Я еще не хочу умирать, –
Прозвенела родная страна, –
Для того, кто забудет отца или мать,
Наготове мои стремена.

Паровозы стоят у меня в закромах,
Роют землю стальным колесом;
Им бы мчаться над степью в осиплых дымах,
Им бы в грязь не ударить лицом.

Для тебя наготове щелья, и курья,
И забытый подкаменный скит –
Но не будет покоя от туч комарья,
Если тот, кому надо, не спит.

И дорога, на вид уводящая вдаль,
На поверку затянута льдом;
Лучше в пепел спали временную спираль
Неуклюжим горячечным лбом.

Прилетит балалайкой Голодная степь
Из дверей запотевших аптек,
Эпидемия времени в самом хвосте
Нас разделит на этих и тех.

У попутчиков наших клеймо на челе.
Помаши им вдогонку рукой
И в родном озерке, не ужившись в седле,
Обрети долгожданный покой.


3. Grave

Плачьте, норны, баньши, дворовые бабы,
Гелиады, превращенные в тополь!
Телега жизни опрокидывает все ухабы,
Завтра нацисты взорвут Акрополь.
Завтра вымрут дельфины, объевшись природным газом,
Моря и реки высохнут от позора,
И на белой постылой улице все мы разом
Преклоним колени перед первым красным дозором.
И на белом флаге, неизвестно кому врученном,
Проступает знакомый когтистый почерк.
Я плачу о том, что белое стало черным,
Что корни деревьев уходят в мертвую почву.
Под Черной Луной погаснет узор созвездий,
И может случиться все, что угодно.
Мальчик! сделай мя девочкой! мычит гомосек в подъезде;
Ему тоже страшно, что жизнь проходит бесплодно, –
Яки, атац! Уже летит шестикрылый,
Чичиков скачет по наши мертвые души,
По кари очи из иллюзорного Крыма,
А они все плачут (ты слушай, слушай!);
Чет или нечет –  после смерти не будет правых.
Поэтому я оплакиваю сегодня
Парящих птиц, устремленные кверху травы,
Ангелов, спящих у двери Гроба Господня.



4. Spiritoso, e non presto

И когда я выльюсь тебе под сердце,
Остановится маятник часовой;
Оттого и лошадь идет в посмертье,
Поводя непонятой головой.
Там стоит на страже Нелепый Боже
По другую сторону переправ,
И тебе туда не добраться тоже –
Пригрози, оборви, если я не прав!
Если звезды расходятся с ускореньем,
После них остается кровавый след;
Так Творец обезглавил свое творенье,
Чтоб позволить тьме поглазеть на свет.
Он, известное дело, большой художник,
Оттого – ликоподий, кабан, подлец;
В придорожной пыли молчит подорожник,
Подобрав олимпийские пять колец.
Придорожное братство уснет в бурьяне,
Лишь один спасительный пулемет
Не дает до конца затянуться ране,
Провожая меня до Красных Ворот.

2009–2010

 

*  *  *

Я своими ногами дошел в туалет
И устал, и прилег отдохнуть.
Надо мной раздавалось гуденье планет,
И орбита давила на грудь,

И из каждой квартиры шумочки-шумы
Еле слышно сводили с ума,
Что уже на пороге начало зимы,
Беспощадная, злая зима.

И тогда я подумал: спасение в том,
Чтоб уснуть и во сне воспарить
И, пространство со временем выгнав гуртом,
Самому мирозданье творить.

Бетельгейзе не станет сверхновой звездой,
Не начнет холодать по зиме,
Я останусь здоровый, живой, молодой
И до старости в здравом уме,

И о чем бы меня прокурор не спросил,
У меня есть готовый ответ –
У меня остается достаточно сил,
Чтобы снова пойти в туалет.

2009



Мюнхгаузен,
или Галактики исчезают за горизонт событий

1.

Галки кричат в темноте придорожных лип,
Никак не могут спокойно сойти ко сну, –
И барон проснулся. Он вспомнил команду «Пли!»,
Охоту в России, волю, весну.

Врач, отворявший вены, с недавних пор
Начал недоговаривать и шутить,
И все про поход на поиски Лунных гор;
Кто знает, сколько придется ему платить.

А расходов все больше. Именье прожито в дым,
День и ночь блажит молодая курва-жена,
И всем, кто захочет смеяться в глаза над ним,
Бесплатно нальют в трактире. Скоро снова война,

А он – неопрятный, плешивый, с кружкой в руке,
Твердит о пол-лошади, съевшей торбу овса, –
Это мышь проела ботфорты, и в сундуке
Пылится накладная коса.

Оседлай топор или пушечное ядро,
Сорви горох на другой стороне Луны –
Екатерина напишет Дени Дидро,
Что правда всегда пониже спины.

2.

Есть темный окоем, и черный архилит,
Но не спеши о нем, пока душа болит,
Напейся молока, согрейся у огня,
Скудельничий сосуд наполни ночью дня.
Вселенная давным-давно удалена,
С ней удален и ты, и в том твоя вина,
Твой бесполезный путь под волчий вой комет
В нелепое чуть-чуть, где да сошло на нет.
И не найти боба на клотике Луны –
Все атомы добра давно удалены, –
Не прилететь домой на пушечном ядре,
Не выйти в лес на утренней заре.
И можно только плыть в молочно-белой мгле,
Просить у бабочки, распятой на стекле:
Постой, не исчезай! Но сколько не моли,
Она вот-вот взлетит и скроется вдали.

2009–2010



Павловская элегия для Франсуа Вийона

Мне больше никому не по пути,
Я погружаюсь в разноцветный сумрак,
Где суета и спешка не в чести,
Где части целого вовек не станут суммой,
Не пожелав друг другом прорасти.

Я с каждым шагом опускаюсь в тишину,
Что понимают лишь глухонемые.
Мои товарищи стремятся в вышину,
Погружены душой во дни иные,
У собственного шелеста в плену.

Никто из них не следует за мной,
Лишь хмурят настороженные кроны;
Я вновь один, и шорох за спиной
Пугает, словно выстрел, и вороны
Срываются и кружат над сосной.
Когда-нибудь они придут за мной.

Предощущая чью-то наготу,
Чужую ли, свою – не так уж важно,
Легко лететь и падать на лету,
И в темноте лежать совсем не страшно –
Природа заполняет пустоту.

Сорвется с ветки пожелтевший год,
Пройдут снега неловкой вереницей,
И жизнь расправит помертвевший свод –
Прозрачной и проветренной темницей
Для тех, кто в жизни пожелал невзгод.

Для них навек в закатный окоем
Распахнута разбитая дорога,
По ней не суждено ходить вдвоем,
Лишь бунтовать под сапогами Бога
И умирать от жажды над ручьем.

2010