|
Авторы | Проекты | Страница дежурного редактора | Сетевые издания | Литературные блоги | Архив |
|
||||||
|
Стихи 19.10.200316.09.2002 Розовощекий павлин Слушать запись авторского чтения стихов Сергея Вольфа |
|
|
|
Сергей Вольф Новые стихи* * * Ночные сдвоенные звуки, отдельно – ровный гул реки, и две обшарпанные суки, рыча, жуют чьи-то шнурки. Ночь к утру сделалась молочной, цикады свищут под травой, и мальчик на бечевке прочной висит, бодая головой. А суки жрут его сапожки, шнурки и драные носки, а две молочницы-старушки корову щиплют за соски. Пастух хрипит, с горы сбегая, вести скотину в чуткий лес, и мальчик, ноя и вздыхая, мольбы стремит за край небес. * * * Квадрат распаханного поля, Зеленый треугольник луга, Была б на то Господня воля, Я б сделался владельцем плуга. Растил бы рожь, ячмень, пшеницу, Хлеб выпекал, варил бы пиво, Готовил по субботам пиццу И пироги гостям на диво. (тугой мой зайчик подростковый скакал за белочкой рисковой, чтоб по веленью красоты швырнуть пушистую в кусты). Изба качалась над урезом, Луна качалась над избою, И что-то взвизгнуло над лесом И вдруг ушло само собою. Глаз осознал приход рассвета, И огоньки в траве взбрыкнули, Жуки проснулись и зевнули, Ночь – уходила, прячась где-то. * * * Сойди с крыльца, сойди с тропы, Сойди на нет, Сойди с ума… Сойди за идиота. Пусть будет утром влажно на душе. И напиши – и вышвырни – сонет, Листочек знаков – только и всего-то – Твоей судьбы случайное клише. Прикинь размер, размер стиха, размер греха, Всю лживость слов, Но, может быть, не лживость строк, И растяни тальяночки меха, Вот смысл жизни, Смысл и урок. * * * Цветок береговой стоит над водами с опрятной головой, над гладкой предзакатною водой, как истукан, решившись на постой, а раньше жил совсем один в горах, где холод, фирн, лавины, мрак и страх, Две утки брякнулись на берег у цветка, Две утки – берег – сам цветок – река. * * * В две тысячи втором году Зима вломилась столь мгновенно, Что осени ею замена Шла в неестественном ряду. Вот плюс пятнадцать и уже назавтра минус десять ровно, а ведь хотелось так подробно все рассмотреть больной душе. Увидеть, как урчит вода, Тут же в сосульку превращаясь И как потом висит качаясь, Чтоб рухнуть в нети навсегда. * * * Логичней было бы сойти с гнилой тропы, не заходя на скотный двор, нырнуть в овраг, на дне его сорвать пучок сухой травы и ею водку закусить в пустых дворах. Резонней было бы упасть на мокрый наст И час глядеть, как в небесах орел стоит, А после, сплюнув и напялив пару ласт, Улечься в море, неспокойное на вид. Разумней было бы Сто лет тому назад Не забредать в промокший сад, прогнивший сад, тебя, продрогшую, в тепло не пеленать… Не знать тебя. Не знать. Не знать. Не знать. * * * И трое на велосипедах Проплыли под моим окном, И как в ночных несложных бредах Маджари, молодым вином, И мустом, молодым вином, Повеяло, А в смежных средах Сцепились бар и гастроном. И всеми лапками вертя И чудом избежав обвала, Он заскользил в раю овала, Повизгивая как дитя. Велосипеды на него Напали вдруг с пустой бутылкой, С пост-алкогольною ухмылкой, Угробить – только и всего. Их невооруженный взор Его не видел и не слышал, Из-за ларька вдруг месяц вышел, Меняя световой узор, Проплыл "Фольксваген" за окном, Мешаясь с молодым вином. * * * Прозрачный как смола, точнее же – слеза, Внизу лежал ручей… Блудливые глаза Нащупали на дне распах золы И шарики прозрачные смолы. Рыжеволосый кот, блудливый и лихой, Нажравшийся мышатиной с лихвой, Застыл в кустах, чтоб жирного ежа, Очистив, съесть, стеная и дрожа. Вдруг сделалось темно. Наморщилась вода, Фонарики зажглись в ручье прозрачном, В раскрытое окно уставилась звезда, Тропинку прочертив на ложе брачном. Невеста из окна окликнула кота, Потом ежа. А после, крикнув шавку, В окно ее швырнула ссать н травку… Тогда настала ночь. Только тогда. * * * … а девочка, играя на трубе, пушистый хвостик испортила себе. Она жила на сотом этаже И в город вылетала неглиже И там на перекрестке икс и зет запархивала в крошечный клозет, где для сугрева сейшн из горла вполне охотно соточку пила, тем самым превращая в чародейство вполне непритязательное действо. Винтом касаясь воздуха едва, к ДК слеталась вся ее братва, Она же, в ротик взяв свою дуду, Играла бубубу и дудуду, и хвостик ее пышно розовел, так как она играла вери вел. * * * Слиму Блекуелу Поэту. У них вполне расширен низ, потом – поуже, - снова шире, они не смогут на карниз ступить как с Икса. В этом мире они – иные существа и состоят из вещества. * * * Я вышел из дому на небо поглядеть Не под углом, но строго вертикально, На звездочки глазеть, с цигаркою побдеть, Поговорить о чем-либо локально, О чем-нибудь локально погрустить (с упругой девушкой возможно джину выпить), подзабалдеть, фигни нагородить, за грудку взять ее, свести на речку Припять, с большущими медведицами выпить, на сеновал с ней – бряк, где сена до небес, до неба, на которое гляжу я, до бога, на которого молюсь и плачу. Ему вряд ли угожу я, от неба – ухожу я и напьюсь. * * * Здесь проходил Катулл и девушка его И птенчик – этой девушки подружка, Он здесь слюну сглотнул, поцеловал ее, Он так любил ее сосок, живот и ушко. Он написал стишок – про пальчик и про боль, Потом – еще другой – про мышеловку, как пестик на вершок – стал мальчик голью голь и вдруг сломал лозу – легко и ловко. Валерий Гай – ушел, лишь амфору задев, свернул вдруг в термы – там играли в шашки, и тыщи голых тел – полтыщи сладких дев его стихи читали по бумажке. Рукой он ткнул бассейн, ступил в него ногой, Вода была тугой и инородной, Сенатор вдруг прошел – плешивый и нагой – И вдруг исчез – походкой благородной. * * * …здесь фавн в облаке сыром танцует, брякая ведром, и слышит нимфы комплимент: "О, сколь прекрасен инструмент, всего-то – ржавое ведро, а вот звучит вполне хитро". И, взявшись за руки, вдвоем Они идут на водоем, где под поверхностью воды цветут кирпичные ряды, и сокол ясный бьет крылом, а кочет красный бьет челом… А лунные лошадки что день, что ночь играют в прядки. И воздух, сделавшись густым, скользит слоями словно дым. * * * Ночью на 9-ое июля ныли облака над образами. Ночью на 9-ое июля я лежал смеженными глазами. Ночью на 9-ое июля норовил губами твою руку. Ночью на 9-ое июля Возопил благословить разлуку. Плакал я взахлеб, жевал сигару, Падал и вставал и ползал в луже, Превратил в посмешище гитару, Бил ее, и делалось мне хуже. Не убил. Но небо золотилось, снег закапал, разорались птицы, я глядел, как ты облокотилась на меня. Жуя кусочек пиццы, выпила вина, дошла до стенки, сквозь нее скользнула – нож сквозь воду, я упал на тощие коленки, а звезда под тучей скисла сходу. Ночью на 9-ое июля В небе наблюдалось трепетанье. Ночью на 9-ое июля Мне заулыбалось мирозданье. * * * … но мальчик в желтеньком пальто залез на крышу цвета хаки, Он торопился, а не то его бы схавали собаки Он с крыши фигу им казал, они хрипели в злобе дикой, и каждый пес в дом клык вонзал, донельзя возбужденный фигой. Мальчик хихикал, лопотал, писклявил на подобье мыши, он злобных псов бы и достал, когда б не наебнулся с крыши. * * * Они валяли дурака, последствий вовсе не боялись и от валяния смеялись, во всяком случае – пока. Они валялись на тахте, снимая трусики и платья, друг друга придушив в объятья, рады и смеху и балде… И вдруг на выставку пошли, разглядывали картины, но водка, булка и сардины их как облупленных нашли. Они валялись на полу, пока любви им было вволю, и подчиняясь алкоголю, гнездо устроили в углу. Пока хватало им еды, они резвились как котята и страстью пламенно объяты скользили в шаге от беды. * * * Ночь. Да-да, ночь – рассадник всех трудов и пакостей и боли самоедства, но и покоя. Нежеланья снов, простынкой отгороженных от детства. И кто-то дремлет, против, на углу, кто-то бредет, сверкая сапогами… Не знаю – где ты смотришь на золу, исполненную из меня годами. Ну – ночь так ночь. Два облака вверху, пиалка, чая сушка, авторучка, кукушка, вдруг просравшая ку-ку, а завтра – утро, пенсия (получка). * * * А мальчик был их всех милей и ихних девочек прекрасней, он расточал собой елей, читал стихи – басню за басней, стучал зубами, гоготал, подпрыгивал на гибком стуле, чего-то будто ожидал (допустим, белый гриб в июле), пил морс, цеплял ножонкой грудь, икнул два раза, рассмеялся, и кровь из глаз его кап-кап на грудь, а он той крови не боялся, он зубки скалил в темноте и вдруг рычал, подпрыгнув на тахте. * * * Пейзаж покрылся снегом. Из угла вдруг вышла ошалевшая зверушка вся в плесени. Свое больное ушко она проволочила как могла. Вдруг кот на нее бросился. Она – - и тоже вдруг – вдруг вся захохотала, и тень ее на котика упала, он – убежал, напуганный сполна. Я поманил воительницу. Что ж, она совсем не ускакала прочь и улыбнулась. Я запрятал нож, вся смутная мне предстояла ночь. * * * … и вот вернулись в зал, прошли гуськом и в кресла втиснулись за рядом ряд – рядами и терли свои глазки кулачками смотрели на экраны всем гуртом. Все были на подбор – лицо к лицу как ягодки одной и той поляны те же бочка и общие изъяны и песенки, какие лишь птенцу подвластны, вот они и пели из колыбели – и для колыбели. * * * Сундук поставлен на попа, а стол лежал ногами кверху, ты же с поспешностью раба бежал открыть буфета дверку, и водки розовый флакон ты охлаждал между окон. А та, которой все предназначалось, на табуретке, глаз закрыв, качалась и прошептала мне свое "прости", прежде чем выпить и быстрей уйти. Сундук и стол, сменив свои места, Скользили вниз с небрежностью листа. * * * Я подошел тогда к реке, Она текла невдалеке, И там на каменном песке Я разглядел Твой след. Садилось солнце за горой, Воздух вдруг сделался сырой, Нырнул я в реку с головой И отыскал Твой след. Я вынырнул из-под воды И головой проник в кусты, И плыли райские цветы, На них блестел Твой след. Их всех накрыть хотела тьма, И тут-же началась зима, Но видел я Твой ясный след, И я сошел с ума. * * * Выходит кошка на дорогу, чтоб убивать и воровать, она в траншею ставит ногу, чтоб всех божьих птичек напугать. Она глядит потом с обрыва и напряженно смотрит вниз, где рыбки бойкие игриво в волшебный хоровод слились. Она, разбойница, ужасна, но у нее детей вагон, она их накормить обязана, таков у всех зверей закон. Вот почему она ночами не спит и думает, как быть ей с ее бедными детями и как их вдоволь прокормить. И бегут мыши в рассыпную и каждая потом вопит и стонут в дымку голубую: " У ней во лбу огни горят". Ах, мышки, рыбки, птички божьи, вам свету божьего не видать, ведь кошка вспрыгнула на ножки, чтоб воровать и убивать. |
|