* * *

Так ночь зарницами бледна,
и молния близка,
что тьма кромешная видна
до каждого листка.

Несется свет из черных рам,
а гром не говорит.
Мгновенный вывешен экран,
он фосфором горит.

Горит, но запись не ясна,
и скоропись быстра.
Мысль понимает, что она
не молнии сестра.

Той быстроте преграды нет.
И прямо, без преград
в ослепший мозг заходит свет,
что зрению не брат.

Стихотворец молча смотрит на грозу сквозь ослепшие желтые стекла веранды. И он же, стихотворец, там, снаружи — в фосфорных сполохах, в светящихся черным скелетах деревьев. Сам вспыхивает и гаснет, сам дышит и задыхается.

Гроза забрала его и сделала собой, своим существом, своим голосом. Она уже делала это с Тютчевым и Фетом, и вот — с ним. Боже, какое это счастье!

Душенька, неженка, ряженка

I
душенька, неженка, ряженка,
былинка, пылинка, шелковинка, —
как в плошку, в тело ты плюхнулась,
как ложкой, будет исчерпана
из всех посудин сладость твоя.

II
неженка, ряженка, душенька,
пылинка, обманщица, бисеринка,
ледышка, голышка, бродяженка, —
а скинув наряд свой поношенный,
куда пойдешь ты, радость моя?

III
ряженка, душенька, неженка,
свистулька, висюлька, диковинка,
голышка, голубушка, браженка,
беглянка, цыганка, шелковинка,
бродяжка, бродяжка, бродяжка. — — —

Поверх знаменитого предсмертного обращения императора Адриана к своей отходящей душе („animula vagula blandula...“) написать эти почти безглагольные стихи — лирическая дерзость, сегодня почти беспримерная.

И не знаю я ничего отчаяннее, и горше, и обнадеженней, и безнадежнее, чем последняя их строчка, состоящая из трех одинаковых слов: „бродяжка, бродяжка, бродяжка...“

АЛЕКСАНДР МЕСРОПЯН

* * *

зачем холодный обморок колодца
и розовый мышиного горошка
затем что ни следа не остается
растресканной садовою дорожкой

за тем как никого не стало рядом
однажды никого не стало жалко
кругами парами за ручку детским адом
песочницей пустой качелью шаткой

безногой куклой безколесою машинкой
бездетной верою петровною в завивке
за флейтой синтаксической ошибкой
но наизусть чтоб громко без запинки

перед лицом товарищей случайных
на берегах до времени постылых
не оставляй их маленьких начальник
прости их ну пожалуйста прости их

А от этого просто-напросто сжимается сердце — и разжимается, выталкивая в жилы шелковую кровь облегчения, печали и счастья.

Замечательные стихи. Ну, совсем замечательные стихи! Совсем-совсем замечательные стихи.

* * *

О + О

...о Всех Чужих, о празднике, в котором
открылось вспомнить их, узнать,
медового восполнить провалы света
в будущее их возвращенья. там повтором —
залог невыносимо нежный, горький
жизни дальней. отражают воды летом
ничто. сбываются дороги,
сокрытые за тайной темноты
в начале расставанья и печали.

и вот вернулись все чужие. на пороге
свет ничейный. "не бойся темноты.
послушай сказку, укрой получше ноги" —

Стихи, как бы написанные по границам слов, по швам, прострочкой. Нежная, светящаяся материя (в обоих смыслах) вздувается слегка, обстроченная; она подрагивает, помаргивает — и разгорается ровным теплым светом.

Кофе Г-а

Зерном среди зерен толкаясь,
В воронку мельницы плыть,
Чтобы твердую свою твердость
И черный свой блеск избыть.

Узнает ли меня мой ангел
В измолотой во прах муке?
И мечется песок, стеная —
Мельчась, дробясь в слепой тоске.

И всех вас сварят, подадут…
Ужель, душа, к тому тружусь,
Чтоб в этом горестном напитке
Чуть-чуть, но изменился вкус?

Снова эта кинжальная, обоюдоострая формульность строки, снова эта ни с чем не сравнимая и все со всем сравнивающая — даже путь кофейного зерна с путем к вышней целокупности — барочная баснословность образа! Снова, как когда-то в 70-х и 80-х годах, сверкает и разит, и смешит, и пугает, и утешает! Такова религиозно-философская лирика от Елены Андреевны Шварц, и ни у кого такой нет. Ни у кого на свете!

A VISION

Темное тело грядущего лета.
Липы дырявые в светлом дыму.
(Мелком на асфальте – вопрос без ответа.
Ответа – чьего? Обращенный – к кому?

Зa домом ночь немного белее.
Возле развязки – совсем не бела.
Едет машина, вздыхая и блея.
Блеск на стекле, блик от стекла.

И к, прости Господи, лесопарку
Тянется мокрый, мерцающий след.
Это трехглавую вывел овчарку
Мертвый сосед.)

Быстрое темное тело вбегает
В дым, распадается в нем.
(Дым – на помойке, там мусор сжигают.
Дым над невидимым желтым огнем.)

Что ж это значит? Лесные пожары
(Едкая, пасмурная пустота
Сразу за выездом на Шушары
С Вантового моста)?

Прямой потомок гумилевского “Трамвая”, ничем на прародителя не похожий, кроме этого улетающего петербургского дольника — дольника вопросительного, дольника удивляющегося (в том числе и тому, что еще существует), дольника, вытесненного с гранитных набережных в пригородные лесопарки, в, прости Господи, Шушары.

Блистательный дольник!