Изумительно подробно и разработанно, при этом очень ясно в изложении. Настолько ясно и подробно, что в качестве петербургского писателя испытывешь смущение, дочитав: будто ты не сам писал свои сочинения, а подглядывал в «петербургский текст». И поди объясни каждому, что прочел его только вчера. Впрочем, он по цитатам растаскан — цитаты, вероятно, давно подворачивались по разным случаям. Все это в большей степени касается моего романа «Винета», но и очень ранней прозы тоже. Ну да неважно.

Интересно, напротив, что сейчас, через двадцать лет после выхода этой книжки, очевидно, что значительная часть элементов «петербургского текста» была детерминирована столичным положением Петербурга — положением центра власти и богатства. Теперь связанные с этим элементы переместились в Москву, что, правда, никакого «московского текста» к жизни не вызвало, все осталось на бытовом плане — но, возможно, связано это с плачевным состоянием текущей литературы, не способной на своем изуродованном, уплощенном языке, унаследованном от советской литературы, да еще и по сравнению с ней попорченном и примитивизированном, отреагировать сущностно. Советское время вместе с его языком и литературой, к слову, является огромным изъятием из исторического времени, утопической лакуной, существующей по собственным законам: советский Ленинград еще живет прошлым, вспоминанием — советская Москва, однако, пускай и центр власти, но располагает и разлагает людей по особенным правилам. Сегодняшний Петербург не живет прошлым, его почистили, покрасили, отремонтировали — сегодняшний петербуржец турист в собственном городе. То есть Петербург живет настоящим, несомненно, ложным, но от этого не менее сильным ощущением себя как «Петербурга». Сегодняшний классический Петербург с его чиновным великолепием и человеческой грязью — конечно же, Москва.

Во всяком случае, было бы желательно, если бы кто-нибудь продемонстрировал «петербургский текст», очищенный по мере возможности от всего социально-исторического, от изменяемого (как мы сегодня видим). То, что останется, и будет истинным «петербургским текстом» на все времена.

А тема невозможности применения советского языка (и на его основе создавшегося) к сегодняшним реалиям, поскольку такой язык все своей парадигматикой приспособлен только к советской реальности, к идеологическому пространству, которого больше не существует, — ЭТО БОНУС. Но как, интересно, написать об этом — на каком языке, на том же советском? Никакого языка, кроме советского и его ответвлений ведь не существует. Если не говорить о языке ленинградской неофициальной культуры 70-80-х гг., мучительно выработавшей на отказе от «советского» иную речевую парадигму, способную осознать несоветскую реальность. (Но плохо приспособленной к реальности советской, что тогда многими воспринималось как слабость). Но от этого языка осталось всего лишь несколько носителей и они не в задорном, не в наступательном положении: великие наши почти все умерли. мы остались одни…

Ну что ж, пусть сказанное останется «техническим заданием» для новых поколений (если верить, что они будут).