1.

У Жана-Франсуа Милле в «Ночной охоте на птиц»…
Далее следует полный огня экфрасис,
удары дубинками, падения навзничь и ниц
и золотой плеск, обрывающийся на фразе:

«Я – в правом верхнем углу, что есть крыл
убегающий с этого дерева сна и смерти,
вдруг изъязвленного светом до самых истошных жил,
до корней волосков черно-зеленой шерсти

этого мозга, в который дубинками бьют
славные парни, а девки подбирают в траве
тихие тельца слов тут и там, там и тут,
тех, что с утра гомонили в садовой голове…»

2.

У Вилье де Лиль-Адана в «Убийце лебедей»
верхнее соль отчаянья не взято, но длится,
когда в черной воде, рядом с птицей, черный стоит злодей,
и между страхом и страхом выбрать не может птица,

и не может выплюнуть камень, открыть клюв и сказать:
«Я тебя слышу, меломан, мегаломан, и вижу,
вижу тебя, мудак, слышу, хитрая блядь,
ты железным своим сапогом поднимаешь со дна жижу!

Хочешь услышать, как мы предсмертно поем?
Хочешь сломать пару шей и ночь скоротать в концерте?
Будет тебе концерт, но не мути водоем,
в нем еще водятся лебединые братья – черти!»

3.

У Чеслава Милоша в «Долине Иссы», где много
сцен охоты, есть, как высшая форма, охота на глухаря,
и мальчик-протагонист отчаянно просит Бога:
сперва – чтобы взяли, потом – чтобы взяли не зря.

И вот – ни ночь, ни утро – но розовая подлива
к серому мясу неба, на лунной костú, подлитá,
и глухарь, оглохший от страсти, точит горлом горливо
в чаше чащи жерельце, куда утечет темнота,

и говорит охотникам: «Я кончил уже два раза,
дайте мне – в третий – Бог любит – последний раз,
а потом убивайте, ведь я, глухарь, – только фраза
в чаще спутанных начерно, просвеченных набело фраз…»