Кажется, только глаза откроешь,
в меху собольем проснется Кузмин
с глагольной рифмой на «откроешь»,
которую знает он один,
которую знают все, конечно,
потягиваясь в своем тепле,
когда, как перстнем, пишет навечно
ее мороз на темном стекле.
Кажется, только веки закроешь,
и видишь — Кузмин в летнем пальто
стоит на морозе, а ты все ноешь:
«Иов… Иона…». И всё не то.