Авторы Проекты Страница дежурного редактора Сетевые издания Литературные блоги Архив

Александр Беляков

Стихи

Псалмопевец псоголовый
(тексты 2014 г.)


Вылущивая середину
(тексты июня-декабря 2013 г.)


Тексты марта-июля 2013-го года

батюшки-светы/матушки-темноты (Тексты 2013 года)

Римские вирши и предшествующее тексты 2012 года

03.06.2012

07.01.2012

08.08.2011

17.03.2011

10.07.2010

28.02.2010

18.07.2009

22.02.2009

20.07.2008

03.02.2008

13.10.2007

15.07.2007

25.04.2007

31.03.2007


Александр Беляков. Из пяти книг



Из книги «Ковчег неуюта» (1992)

* * *

Не добытчик, а вечный лазутчик,
Перебежчик к чужим от чужих,
Я приветствую звоном получек
Свой бездомный, взъерошенный стих
В утлом звоне — ни склада, ни лада,
Поступь рваная, выпад цепной,
Нищих лет родовая надсада,
Быстрый танец над бездной-страной.
То ли менеджер, то ли продюсер,
А вернее всего — раздолбай,
Ворошу геральдический мусор,
Накликаю просроченный рай.
По губерниям прыгаю белкой,
Строю глазки, сгибаюсь в дугу,
Пью в каптерках, ворую по-мелкой,
Засыпаю на каждом шагу.
Зависть белая, желчь голубая
Беспощадные песни поют,
И двоится судьба столбовая,
Распирая непрочный приют.

1992



* * *

Никогда мне не быть бизнесменом,
Потакая сердечным изъянам,
Я хотел бы родиться поленом
Или спящим в траве партизаном.
Исполать земляничным полянам!
В мире пахнет бензином и тленом.
Ангел с черным летит чемоданом:
Чисто выбрит, одет джентльменом.
Поначалу он кажется враном,
А потом сумасшедшим спортсменом.
Целый день он кружит над диваном.
Никогда мне не быть бизнесменом.

1991



Песня

На фоне высокого вольта
И прочего ворса земли,
Одетые в зимние польта,
Осенние граждане шли.
И так это все было, братцы,
Что не было мочи терпеть —
Хотелося водки нажраться
И выйти на улицу петь.
Хотелося шествовать даже
Куда-нибудь там сквозь пургу,
Но не было водки в продаже
И не было песен в мозгу.

1991




* * *

Царь природы Борис Бодунов,
Ты крадешься в тигровых трусах
Территорией девственных снов
С вермишелью в дремучих усах.
У тебя вместо кожи -- броня.
Ты троллейбусы ловишь рукой.
Что ж так жадно глядишь на меня,
Будто я — цесаревич какой?



Жара

В душной тачке что сеть духу
Черножопый мнет сикуху.
В пыльном парке где-то рядом
Краснорожий пышет смрадом.
В тяжком сне воздушной массой
Захлебнулся седовласый.
Но не в силах белокрылый
Душу снять с земли унылой.
Дремлют дьявол и Господь.
Кто-то третий плавит плоть.
Аромат отхожих мест
Разливается окрест.

1992


* * *

Некрасивые в некрасивом
Не спасутся презервативом —
Забеременеют тоской,
Бледной нежитью городской.
Плод постылый вытянет лица
И ни скинуть, ни разродиться.



* * *

Ты — матрешка, я — Петрушка
У тебя внутри подружка,
У меня ж рука внутри.
Распрямлюсь по счету «три»,
Распотешу, рассмешу,
И опять на голой стенке
Мертвой тряпочкой вишу.

1991



* * *

Франц, ускользнувший из лона семьи уродом,
Ричард, распятый меж троном и Божьим Градом,
Нежный Василий, плененный своим исподом, —
Это приметы места. Я где-то рядом.

1992



* * *

Обнимаю ли женщину, оду ль
Выдуваю горячечным ртом —
Надвигается сонная одурь
Исполинским своим животом.
Не желая без боя сдаваться,
Прошепчу: «Поднимите мне ве...»
И сомкнется туманная ватца
В опустелой моей голове.
Так всегда - с полпути, с полукруга
Я бываю в постель унесен.
Нет старинней и слаще недуга,
Чем российский классический сон.
Ощущаю себя отголоском:
Сколько лет - от темна до темна -
Спит держава невнятным наброском
Гениального полотна.

1988



* * *

Снег сник и киснет
Без движения
Тьмы низких истин
В окруженьи.
Мы этот срам
Ногами месим.
Теперь он нам
Неинтересен.

1990


Из книги «Зимовье» (1995)

* * *

Осень моя, пышнотелая крашеная блондинка,
Топчется на дворе, курит на холодке.
И золочёный окурок давит носком ботинка,
Прежде чем мы отправимся странствовать налегке.

Матерь багрянородная, чада твои озябли,
А ты поднялась до неба статуей надувной:
Будто ночной тревоги ратные дирижабли,
Груди твои порожние колышутся надо мной.

Какие ты глазки строила, в каких изошла обидах!
Но подымается ветер, и обмираем мы:
Загадочная донельзя, ты делаешь плавный выдох
И пёстрым хламом ложишься в ногах у девы-зимы.

декабрь 1994


* * *

Выходила на берег из книжки трудовой,
Туфельками шаркала, мотала головой.
Голова тяжёлая от мелкого числа, –
По ветру развеяла, по кочкам растрясла.

Пела, опустелая, протяжную без слов:
Господину жалилась, кликала улов.
Выплывал на ялике, хахалились вдвоём.
Звёздочками вышита жилеточка на ем.

На вечерней зореньке пристроил на постой,
Разрумянил ветрами, укутал темнотой,
Под дырявым парусом шёпотом ожег,
Облаком кисейным занавесил бережок.

Позабыла начисто прописку и оклад –
Плакала, мурлыкала, смеялась невпопад,
А когда истаяла безвременная мгла,
Уходила с берега – проснуться не могла.

август 1993



* * *

По матушке Волге в осеннюю тьму
От горькой судьбы уплывает Муму.
Утоплена сказка, а быль – впереди.
Булыжник сияет у ней на груди.

В дремучих лесах, на крутых берегах
Народ православный стоит на рогах:
На руку тяжел, на раскаянье скор,
Свернёшь к бережку – попадёшь под багор.

Знать, нет ей пристанища, кроме реки!
Где шлёпали лапы, скользят плавники.
Нырнула, – и вот уже кровь холодна,
Русалка хвостом помавает со дна.

А в дальнем краю на простынке стенной
Бродячий хозяин болеет виной:
Немое пространство хватает в кулак,
Мычит – отелиться не может никак.

1993



* * *
                    Диме Ильину


Нас четверо смелых. В игольный проём
Выносим отёкшую старую мать.
О родине что-то тихонько поём,
Пространство напитано нашатырём,
В ночном электричестве глаз не видать.

Нас четверо квёлых. Сыщите иных!
По ста этажам полосатого сна
Свидетелей гонит дежурный жених:
Таблетки белей, накрахмален и тих –
Невеста навеки к нему холодна.

Плывёт, замирает и смотрит в пролёт,
Стоячую тьму прожигая насквозь
До гулких глубин, где хозяйствует тот,
Кто примет поклажу и спирту нальёт,
Чтоб думалось меньше и крепче спалось.

ноябрь 1994


* * *

"...князь дал новому городу герб:
медведя, стоящего на задних лапах
с секирой на плече..."

Мне уже не по силам тебя воспеть.
Растерял голосок: где елей, где медь.
Не грози с герба, цирковой медведь.

Потешай варяга, а я – не гость.
Даже если секиру сменишь на трость,
Как могу я не видеть тебя насквозь?

Не твоё ли зимовье – мой дом родной,
Где в потёмках гоняешься ты за мной,
Награждая за преданность сединой?

Тридцать лет за спиной у меня пыхтишь,
А вокруг на все стороны – глушь да тишь:
Ничего, кроме грыжи, не накричишь.

Забубённым ногам не дождаться дня,
И нудит бубенцовая болтовня:
“Не садись на пенёк и не ешь меня!"

ноябрь 1992


* * *

По улице имени палача,
С карманами, полными сорных слов,
И справкой от лечащего врача
О том, что хронически нездоров.

Шарманка взамен триумфальных труб,
Сивуха взамен благородных вин,
А в небе кочует имперский труп,
Похожий на вражеский цеппелин.

сентябрь 1992


* * *

Когда манекены пойдут на ментовку войной,
И мощи рептилий взойдут на пути колеса,
На чьих бастионах взорвется твой голос шальной?
Стремительной ощупью канет в какие леса?

Чумным постояльцем ты входишь в расшатанный зуб,
Где солнечный круг превращается в лунный квадрат.
Слепая пчела на охоту срывается с губ
И тычется в стены, и злится, и жжёт наугад.

А стены дымятся и в чёрное небо летят,
Тебя оставляя четвёрке ветров на распыл,
Где стороны света струят электрический яд,
Где тихие песни почти не слышны из могил.

1993


* * *

Твой ухажёр с лицом покойника
Меня пихает с подоконника,
Как опостылевшую статую,
А я не падаю, не падаю...

А я по баренцеву воздуху
Разгуливаю яко по суху.
Не обессудь, моя печальница,
Что по суху не получается!

июнь 1994


* * *

Пестроват от заплат Богородицын плат:
По небесному шёлку – звериная шерсть.
Господину хорошему сказочно здесь,
Потому что заплаты снегами сквозят.

Молоко на кубах, ананас на сосне,
На воителе – шляпа, смешная до слёз,
И мозолистым пальцем рисует мороз
Неприличное слово на стеклах пенсне.

Где четыре сезона сцепили рога,
Не пройти – не проехать ни взад – ни вперёд.
На полянке – пенёк, на зубах – бутерброд,
В мутном зеркале – бледная будка врага.

ноябрь 1994



* * *

Где озёрное зеро
Заколодело зело,
Умирающий белядь
Отправляется гулять.

Ветеран не так уж плох,
Да крепчает холод-лох:
В каменеющей воде
Не сварганить па-де-де.

Был кликун, а стал шипун,
Проклял сторону без струн
И теперь приговорён
Зимовать среди ворон.

Но, работая всерьёз,
Он танцует в луже слёз
Свой классический балет...
До весны еще сто лет.

декабрь 1992


* * *

Полюби смолоду
Прогулки по холоду,
Ибо нет прогноза
Кроме мороза,
И продрог пророк его.

декабрь 1994



* * *

Однотумбовый вол, гнутоклееный мул
На моих посиделках несут караул.
Чтоб железная муха с ума не свела,
Я прильнул к полированной шкуре вола.

Сын скудельной овцы и тряпишного льва,
Я бросаю на ветер цветные слова,
Будто в ночь карнавальную рой конфетти,
Потому что приехали, как ни финти.

Потому что коломенской мили прямей
Круговая порука священных зверей,
Чьим пастушьим веленьем навек солона
Черновая работа во чреве слона.

Я вернулся служить, и лелеет меня
Боевой несгораемый слон трудодня,
До лепных облаков подымающий прах,
Во спасение зайца о двух головах.
июль 1994


* * *

Пока сияет между глаз
Звезда пленительного щас,
Спеши в расшуганной тиши
Сказать смиренное якши.

Кому-чему? Всему подряд.
Над факсом юноши парят,
И девушки в пасхальных звонах
Уже сидят на телефонах.

Обетованный геморрой,
Тебя полуденной порой
Слепая чёрная пчела
Поет из красного угла.

И я, раздёрганный вконец
Отец, кормилец и певец, –
Сиденью пылкому родня...
Но тесен офис для меня.
декабрь 1994


* * *
                    Инне Шарыхиной


Осенью бархатной в офисе голом
Бледная дева колышет подолом,
С ветром залётным в бирюльки играя.
На горизонте – от края до края –
Город секретным лежит протоколом.

Долго плутала служилая пава
В каменных литерах слева направо,
Наискось – и увязала в начале.
Тёмные улочки – злые печали.
Что остается? Пустая забава.

Лепет подола, канкан дырокола,
Крепкого чая вечерняя школа,
Сердцебиенье за час до заката...
То ли погода во всём виновата,
То ли взаправду судьба наколола?

ноябрь 1994


* * *

В сердце города ржаного
На картофельной развилке
В маргариновой светёлке
Вермишелевых палат
На ореховом престоле
Потаённый государь –
Апельсиновый словарь.

апрель 1995



* * *

Румяные клерки играют в горелки
На братском фуршете в канун Рождества.
Мозги заливные лежат на тарелке
И думают, будто они – голова.

С фужером и вилкой над ними изваян
Голодный хозяин, безмолвный жених,
Смущающий мир, как сова из развалин,
Пластмассовым взглядом очей теневых.

декабрь 1994



* * *

Пока куранты бьют на жалость,
Наполним чаши манной кашей:
С печальным шумом облажалась
Команда молодости нашей.

Под увертюру Кали-юги
Нас развели крутые тропы
Не в доходяги, так в ворюги,
Не в алкаши, так в мизантропы.

Перекурили, отхлебнули,
И уж толчёмся в беспорядке –
Как незадачливые пули
Окрест магической десятки.

январь 1993



* * *

          "...сбывается простор..."
                     Хайдеггер


Уткнув лицо в несбывшийся простор,
На горизонте я дыру протёр.

Побольше пятака, поменьше рта –
Там чёрная клубится пустота.

Не лысый черт, не милосердный Бог –
Схватил меня её сосущий вдох.

С родной земли влекомый в никуда,
Хватаюсь за столбы и провода,

За кочку, за соломинку, за спичку...
Как сын-урод за мать-алкоголичку.

сентябрь 1992



* * *

Резидент Атлантиды устал следить за собой,
Он сутулой радистке истлевшие шифры сдал
И торжественным маршем из роли ушёл в запой,
Догоняя загадочный варварский идеал.

За кулисой стена рассыпалась из стекла,
И пока фонари не сварганили темноту,
Чёрным оперным лебедем сцену пересекла
Бутафорская шляпа с перчатками на борту.

А когда кавалеры на воздух вывели дам,
И глухая вахтёрша оглоблей замкнула вход,
В остывающем зале пошла плутать по углам
Розыскная морзянка, взошедшая из-под вод.

март 1995



* * *

          "Как хорошо в покинутых местах..."
                    Аронзон


Отхожий пляж и мусорный прибой,
А вдалеке белеет оригами.
Ты далеко заплыл и бездну под собой
Защекотал козлиными ногами.

Ты – Ихтиандр, явившийся с повинной.
Обняв буёк в лесу солёных оплеух,
Любуешься тяжёлой пуповиной,
Дремотно переводишь дух.

Такая в море тишь и благодать,
Что лишним кажешься в пейзаже.
И если руки медленно разжать,
Никто и не заметит даже.

декабрь 1994



* * *
                    Васе Якупову


Прекрасны статуи, проросшие на свалке
Из пепла теплого сквозь жёваную жесть
Изнеженными белыми грибами
На ножках тоненьких с босыми головами.

Танцует пыль на мусорных холмах,
Нечесаные жирные вороны
Спускаются на мраморные плечи
И вязкий воздух клювами кромсают.

Всё движется, – они не шелохнутся
На расстояньи взгляда друг от друга.
Так часовые, верные присяге,
Секретную дорогу стерегут...

июль 1994



* * *

На рассвете ему приснилось:
То ли армия, то ли детство –
Будто все его обижают,
И одна только женщина в сером,
Высокая и прямая,
Может взять под защиту,
Любого криком одернуть.

Проснувшись, подумал:
“А ведь это, наверное, смерть”.

февраль 1992



* * *

Там, за дверью темноты,
В дебрях плюшевой травы
Спит душистый господин.

Стань о четырёх ногах,
Просочись живой водой,
Руку пухлую целуй,

А воротишься – молчи,
Даже если угадал:
Мёртвый он или глухой?

январь 1994



* * *

Неврастеник не врастал
Ни в суглинок, ни в асфальт,
По касательной шурша
Невесомей, чем душа,

Будто выдох вековой
Прокатился над травой,
Будто певчая стрела
По-над яблочком прошла.

А шагреневая мгла
Только звук и сберегла...
Берегиня здешних мест
Сроду слушает да ест.

июнь 1994



* * *

У одиночества – четыре отчества:
Емельяновна, Кудеяровна,
Симеоновна да Ионовна.
Первое – лубочное, второе – полуночное,
Третье – служебное, четвёртое – волшебное.
И сама не ведает скрытница,
На какое нынче откликнется?

май 1995



* * *

Навуходоносор, в кладовке лелеющий мусор,
Секущий ковры на задворках вороньего рая,
В чернильной ночи присягающий нежной державе,
Звериной тропой ускользающий в плен вавилонский
По первому снегу, в тени недостроенной башни,
Где псовой охотою виснут сады на одеждах...

май 1994



* * *

Говнистым девушкам я больше не потатчик.
Блаженство их сомнительных подачек
Не выпишет рассудку бюллетень, –
Жаль времени и шевелиться лень.

Я запер изнутри свою тюрьму.
На тёплых нарах – всех по одному:
Шьет женщина, ребёнок кашу ест –
Все на местах, и нет свободных мест.

Война ещё юна, а я уже
В осаде на последнем этаже
С небритой рожей ощущаю кожей:
Граница нашей Родины – в прихожей.

декабрь 1992



* * *

Ленка, пипка сладкая,
Вот тебе на пряники!
Стань моей лошадкою
В мире поп-механики.

Накачаюсь водкою –
Лишь бы не состариться.
Будь всегда молодкою,
Сонная красавица!

Шаркая и шамкая,
Бродят злые гении.
Наша крепость шаткая
Вечно в окружении.

Но, собравшись с силами,
Мы идём раздетыми
Нежными дебилами –
На войну с газетами.

Как нам ночью мечется!
Как с утра не хочется
Лезть в хомут Отечества,
Имени и отчества.

ноябрь 1992



Сонет

Лифчик парил над моей сединой,
Самое сердце клевал-целовал
И пропадал в геометрии скал,
Не утоляя тоски слюдяной.

Падкий на шёпот шальной голубок,
День коротал на казённых кормах
И мотыльком возвращался впотьмах,
Ближе к огню, господину под бок.

Ночь сотрясал вековечный обвал.
Скованный нежностью, я убывал
И забывал грановитую речь.

Маленький, кем ты назначен стеречь
Место, в котором с собой говорит
Тело, которому снится гранит?

август 1994



* * *

Шуби-дуба дали дуба,
Хали-гали дуба дали,
Ангел выпорхнул из клуба
В размалёванные дали.

В сердце актового зала
Ни прихлопа, ни притопа,
Арифметика настала,
Широка и плоскостопа.

Гой еси, моя омега,
Парниковая клубника!
Укуси меня с разбега,
Зацелуй меня до крика!

На зимовке день короток.
Не заметишь, как накроем
Посинелый околоток
Односпальным волчьим воем.

1993



* * *

В лесах картофельных я выкопал отца,
Нагого, тощего, зелёного с лица.
Осенней полночью, когда стирала мать,
Я под кровать его пристроил – дозревать.

В лесах картофельных последний снег увял,
Когда, проклюнувшись из жара одеял,
Тумана снов и паутины умных книг,
Я свесил голову – проведать свой тайник...

В лесах картофельных – зима который год.
Метель тамбовская мне комнату метёт,
Любви не просит и работает за двух...
С ней колотун, а без неё – тяжёлый дух.

декабрь 1994




Памяти отца

Медный солнечный гонг отодвинув на Юг,
А на Север – аквариум лунных морей,
Ты повесил себя на спасательный крюк
В ледяной пустоте над кроватью моей.

Прокатился по комнатам дизельный гул,
И осыпалось небо снежком меловым.
Я проснулся и больше уже не заснул,
Наблюдая, как дом превращается в дым.

Спотыкается время. Тяжёлый, ночной,
Изувеченный сокол священной войны,
Ты так низко завис над моей тишиной,
Что другие светила уже не видны.

И в тоске разрывая земные гужи,
Твой единственный я перегрызть не могу!
Прочитай свои руны и мне расскажи
На грядущем свиданье, на том берегу...

ноябрь 1993




* * *

                    Андрюше


В игрушечной белой пустыне на лыжах кружили
Две точки, две чёрных букашки в искрящейся пыли,
Две донных чаинки в багряной заварке заката.
Передняя, та, что помелче, спешила куда-то:
Неслась, спотыкалась и падала, путая лыжи.
На трассу её водружала букашка повыше,
Скребла, отряхала и ревностно так поучала,
Потом отставала, и всё начиналось сначала:
Клубилась одна, а вослед выступала вторая...

Как мало пространства и времени нужно для Рая.

декабрь 1994




Из книги «Эра аэра» (1998)



* * *

Это Новый Царьград
На варяга расставил объятья.
Это музы галдят,
Примеряя персидские платья.
Это, лисий лукум
В дальнобойных глазницах лелея,
Протопоп Вакуум
Прорастает из недр Мавзолея.

март 1997


* * *

Во глубине вечерних хижин,
Не возвеличен, не унижен,
Во тьме не виден никому,
Благословляет эту тьму.

Ни безобразный, ни пригожий,
На ощупь тычется в прихожей,
Прислушиваясь, как замки
Выплёвывают языки.

И став на миг себя моложе,
Державно шествует на ложе...
Ни Доброво, ни Дурново
Не вхожи в хижину его.

октябрь 1995


* * *

Летний домик проносился на швах,
Из прорехи топотуха течёт,
Входит голем в олимпийских штанах,
Молча требует квартальный отчёт.

Сядь поближе, керамический брат!
Обнародуй квадратуру лица!
Я спою тебе кантату затрат,
Ты станцуешь "ламца-дрица-цаца".

Чёрной грязи наскребём по углам,
Станем пышную чернуху лепить. –
Что ни вылепится – всё пополам...
И попробуем друг друга любить.

апрель 1996


* * *

Вакханка ветхая на стогнах городских
О лучшем будущем нагуливает стих.
Ромашкой вяленой то там мелькнёт, то здесь.
А будущее хочет есть:
В желейном олимпийском зное –
Лохматое, чудное, привозное,
Хвостом – рептилия, а туловом – коза,
Наперсницу хватает за
Подол. И бредни о великом
Перекрывает львиным рыком.

июль 1995


* * *

Приходит ко мне Валерий:
В штанах из высших материй
Футбольных ног канонада, –
И учит меня, как надо.

Приходит ко мне Олег,
Поношенный печенег
На службе у капитала,
И потчует тем, что стало.

Приходит ко мне Василий:
В кармане – полёт валькирий,
На лбу облетает мел, –
И просит на опохмел.

Приходят и те, и эти,
А я засел в кабинете
С пудовой гирей внутри...
Мне осенью – тридцать три.


июль 1995



* * *

Департаментских апартаментов
Воздух утренний чуть фиолетов.
Это боженька
Осторожненько
В наше капище капнул чернил,
Золотое перо очинил
И забыл о себе, вездесущем,
Каллиграфией занят зело...
Минул час – и у нас рассвело!
Так и мы: в настроении сучьем
Пребываем с утра, но весьма
Расцветаем в процессе письма.

ноябрь 1997



* * *

О лень, шагреневый олень,
В еловом гомоне и гаме
Всплесни цветущими рогами,
Гороженое – располень!

Как беззастенчиво горит
Твоя мартеновская рана,
Когда таранишь алгоритм
Функционального барана!

февраль 1997


* * *

Белокуры и кудрявы,
На ветвях твоей дубровы
Синекуры и халявы
Развалились, как коровы.

Избалованный ребёнок,
Домогаясь идеала,
Этих сливочных бурёнок
Ты сшибаешь чем попало.

На лету они похожи
На летающие блюдца.
Приземляются – и что же?
Убегают и плюются!

Прогоняя сквозь эпоху
Толстомясую бригаду,
Ты бранишься до издоху
И смеешься до упаду.

февраль 1996


* * *

Охотничьей тропой уже спустился с гор
Денатурат Кагор, потомственный предтеча,
На рыбьем языке поёт его багор
И золотом горит, синоптике переча.

Протягивает пять, надеется опять
Венозной сладостью, блистательной кончиной
Притиснуть, размягчить и накрепко спаять
Ртуть с алюминием, а женщину с мужчиной.

июль 1995



* * *

В трамвайно-троллейбусной роще,
Забыв о супруге и теще,
Гуляет. Что может быть проще?
Огни замигали зовуще.
Октябрь. Шевелюра не гуще
Листвы в упомянутой куще.

– А верно, хотелось бы в чаще,
Подальше, подольше, почаще?
– Да полноте. Всё преходяще.

октябрь 1995


* * *

Над летним телом колосясь,
Поёт осенняя башка
О пятках, возлюбивших грязь,
О тайной мудрости брюшка,
О рукавах молочных рук,
О смерти, спящей под ребром..
И тело, многоликий друг,
Готово отплатить добром.

июнь 1996


* * *

Пусть у валета Лафайета
Взамен воздушного жабо
На конституцию надета
Грудная жаба Мирабо.

Зато – козырные свободы!
Когда сгущается бедлам,
Он ускользает из колоды
И кроет одиноких дам.

сентябрь 1996


* * *

Жена ларёшника, копчёная юла,
Напела, напылила – не дала.
В конце четвёртого квартала
Жена бюджетника так вяло
Дала, что лучше б не давала.

Натура – лес. Там дура сеет лекс,
Мятежный бови кличет йови.
Там неопознанный рефлекс
Подбрасывают до небес
Домкраты тектонической любови.

Катись, разменная монета,
От менуэта до минета!
Встречай серебряной усмешкой
Случайной воли благодать:
Валяться с отрешённой решкой,
Орлом налево выпадать.

октябрь 1997


* * *

Роза местного наркоза,
Дива местного разлива,
Повяжи косынку косо –
Только сделай мне красиво!

Я вдыхал тебя за хатой,
Я нашёл тебя несвежей,
Даже если я – сохатый,
На меня собак не вешай!

Фиолетовая Лола,
Бертолетовая манна,
Ты однажды уколола
Своего токсикомана.

С той поры, за каплей капля,
Из меня душа сочится –
Будто спесь из дирижабля,
Будто польская горчица.

Вот облегчусь-опростаюсь,
Поведу очами Вия
И без пашпорта дознаюсь:
Сонька ты или София?

октябрь 1997


* * *

Помнишь, я остригся наголо
Где-то в Пасху или около?
В сапоге царевна квакала,
Ты мои иголки трогала,
Укололась и заплакала.

Лютовали глюки во поле,
Били в пах пустыми ножнами…
Без травы торчали тополи,
Персонажами киношными
Мы с тобой в киношку топали.

Гой ты, тяга внутривенная!
Наркотические бриллики!
Биология, явленная
В ореоле чистой лирики...
Потому и незабвенная.

май 1997


* * *

Хриплый Осип наступает на стилягу Филалета.
Снятся офисным несушкам дыроколы и бананы,
Очарованный отделкой твоего бронежилета,
Голозадый бодхисатва вылезает из нирваны.

Сто усталых аксакалов переваривают хором
Твой привет самаритянский и улыбку по-чеширски.
Ветер гонит списки падших по валютным коридорам, –
Только Господу известно, кто зачислен в эти списки!

Лубяная коломбина ледяного балагана,
Где твои пороховницы, драпированные сталью?..
Это время воровато. Эта музыка погана.
Эта взрывчатая радость – на одно лицо с печалью.

январь 1997


* * *

Блажен стрекулист, утекающий от таксиста.
Рысиста его стопа, и тропа росиста.
Город ему убежище, полночь ему засов,
Заряженному любовью, лишённому тормозов.

Блажен программист, искушающий каратиста,
Чей алгоритм – катапульта, сиречь баллиста.
Клавиатура-дура горазда плодить миры,
Но трижды славен создатель, погибший внутри игры.

Блажен атеист, утешающий адвентиста,
Когда на душе у каждого – грамм по триста...
Живые не догадаются, усопшие промолчат
О том, что душа без тела и есть настоящий ад.

декабрь 1996


* * *

Вечерний перелёт садовой головы
Из офисных пустынь в поместные саванны,
Где львицы сливовы, где яблоневы львы –
И все растрёпаны, как только что из ванны.

Сухой горошиной зависнув над грядой,
Башка тихонько прорастает телом
Туда, где прячется огурчик молодой,
Где спит томат в чертоге запотелом.

А тело бледное, о землю опершись,
Себя не помнит от неволи долгой
И начинает собственную жизнь
С нуля – стремительной прополкой.

июль 1996



* * *

Кто ходит за рекой с титановой клюкой
В лилейном котелке и пшённом макинтоше,
Репейник теребит и нюхает левкой, –
Задумчивый такой, но симпатичный всё же?

Кто розовой балдой гуляет под водой,
Титаник молодой, левиафан могучий,
Дюралевых плотвиц пленяет бородой,
Кемарит на мели и фыркает под кручей?

Кто пялится на них под шёпоты шутих
Из окон земляных, нарезанных пунктиром?
Кто в собственную плоть забился и затих?
Кто веки опустил и обернулся миром?

июль 1995



* * *

Кафку мучила козявка.
Молодым остался Кафка.
Раздавить её не мог,
Потому что не дал Бог.

Рыбарями закавычен,
Фыркал в омуте Добычин.
Он бы плакал, господа,
Да кругом и так вода!

В землю каменную бросьте
Кости Вагинова Кости, –
На развалинах минут
Изваяньями взойдут.

В чаше чистого озона
Брезжит роща Аронзона:
Райский берег, майский храм,
Скачут дети по холмам!

январь 1996



* * *

                    Володе Шумилову


Стеклянные мальчики вышли смотреть салют,
Глаза протирают и город не узнают.
На зыбком крыльце перелётного кабака
Фарфоровых девочек трогают за бока.

Фригидная площадь, фаллический пьедестал,
Где каменный ГОСТ инструменты держать устал,
Плацкарта почтамта и флаги-нетопыри –
Всё дышит снаружи и светится изнутри.

Нечаянный праздник летит на семи ветрах,
Усы распустил, беспородным вином пропах,
Сиятельный ноль, надувной голубой налим...
Давайте ловить его и любоваться им!

июль 1995



* * *

– Положим, я – молокосос.
Положим, ты – собакоед.
Но мой вопрос травой оброс,
А твой ответ в бетон одет...

Бойцы сражались, как могли,
И только раненый мешал
Из эллипсоида Земли
Соорудить бильярдный шар.

октябрь 1995



* * *

Безумный Батюшков и Матушков-Салями
Плечами ватными мне небо заслоняли.
Плутая пальцами в лесу лилейных риз,
Я слушал Батюшкова, Матушкова грыз.

Так, об руку рука, вошли в мои черты
Покоя бледный жар и холод суеты.
Так бьющая вразлёт наследственная сила
От головы до пят меня перекосила.

В чаду табачном от сандалий до залысин,
Вознёсся Батюшков, и Матушков обгрызен.
Осталась песня – помесь щебета и лая:
"Вернись ко мне, симметрия былая!"

январь 1996



* * *

День сегодня какой-то резиновый,
И окрестность – на редкость нарядная.
Я забил на работу осиновый,
Потому что она плотоядная.

К оборотному стулу привязанный,
Изучаю цвета без названия:
Цвет обоев, туманный и смазанный,
И безоблачный цвет мироздания.

январь 1996


* * *

Два чинных чинаря,
Два умудрённых шланга,
Сухой листвы потусторонний дом,
Восточно-европейская молчанка
В ошейнике златом.

Нагие абиссинки Мнемосины,
Дрожат осины,
Корявыми руками подпирая
Бездонный потолок распахнутого рая.

декабрь 1997


* * *

Выйди в поля, округлись до нуля,
Дай кругаля и катись на восток,
В нищенский край, где раздета земля,
Тёплым отеческим пеплом пыля, –
Млечной тропой меж линованных строк.

Там посреди чесучовых долин,
В утлом гнезде на лохматом дубу
Замшевый Будда жует гуталин:
Телом – воробышек, ликом – павлин,
С ультрамариновым оком во лбу.

Там золотая осиная ось
Землю прошла, через ствол проросла,
Нежное сердце пронзила насквозь
И в небеси поднялась на авось,
Прежде чем музыка мир завела.

декабрь 1995


* * *

В управах мраморных седые сторожа
Пространства гулкие шинкуют без ножа
Шагами тяжкими да кашлями сухими.
Воспоминанья шелестят за ними
Безмолвной свитою по лунным этажам...
Сей неуклонный ход напоминает нам,
Ломающим себя на полдороге,
О жадном времени и одиноком Боге.

май 1996


* * *

Чему эта мгла научить могла?
Смиренью чиновничьего стола,
Старанью кухонного ножа,
Молчанью книжного стеллажа,
Горячности байховой без нужды,
Надёжности пледа ледащим днём...
Затюкает сердце, и вспомнишь ты,
Что души вещей обитают в нём.

ноябрь 1995


* * *

Тень твоя
Ползет впереди тебя,
Макушкой кочки считая,
Военную песнь трубя.
Блуждающий чёрный ниндзя,
Обиженная родня,
Руки его наждачные
Короче день ото дня:
Вчера – негнущийся дылда,
Сегодня – злой коротыш.
Ты берёшь его на руки,
Качаешь и говоришь –
Ни себе, ни ему,
Сам не знаешь кому:
"Пожалуйста, извините..."
Ибо солнце твоё – в зените.

октябрь 1995


* * *

Императрица Гипертония Петровна
Телесами зело скоромна,
А нравом лобаста:
Придавит бюстом – и баста!
Ласками душит и говорит:
"Аск ми, душенька-фаворит,
Кохаешь мэнэ чи ни?"
Чугунным кочнем в ответ качни,
Памятуя о кайфе, простом и мудром,
Который наступит утром.

июль 1996


* * *

Скупой февраль в таможенной курилке.
Данилов – в форме, Беляков – в запарке.
Мозги – в духовке, сердце – в морозилке.
И все же морокуют о подарке.

Четыре оловянных сослуживца
Внесли четыре деревянных слова:
"Привет! Привет! Приветствую! Здорово!"
Пустили дым и начали кружиться.

А за окном, обласканный заране,
Двоится день без запаха и цвета:
И вечеря в секретном ресторане
И откровенье жизни без сюжета.

декабрь 1995


Из «Книги стихотворений» (2001)

* * *

Барокко Васькиного барака
Не отличает пунш от арака,
Особенно если зима.
В ассортименте - галдеж и драка,
Разборчивый может сойти с ума.
Всю жизнь на манеже - все те же лица.
Чем попусту злиться, уж лучше слиться
С кем ни попадя на авось!
Ведь смерть - единственная жилица,
Которая видит тебя насквозь.
А не случится - поди побрезгуй!
Сквозь человеков - тенью нерезкой,
Сквозь переборки и крепежи -
В ночь за веселенькой занавеской...
Там кроме Господа - ни души.

апрель 2000


* * *
Настойка с Корнеичем,
Кофе с Ермолиным...
Рассказывать не о чем.
Такая уж доля нам.
Известно из опыта:
Рассказывать не о чем,
Покуда не допита
Настойка с Корнеичем.

апрель 2000



* * *

Многоумный Пихто, ослепивший клопа,
Обогнув острова милицейских сирен,
Задремал, и его проглотила толпа.
Тридцать лет и три года во чреве тугом,
Регистраторской белой рубахой смирен,
Пробавлялся одним, а свистал о другом.
Под сурдинку скукожились пяди во лбу,
И волосья утратили жгучую масть,
Но глаза научились глядеть сквозь толпу.
С этим ценным подарком теперь - хоть куда!
Не воскреснуть еще, но уже не пропасть,
Ни с одной из утроб не срастись никогда.

май 2000



* * *
Бальзаковской порой
За женщиной летит
Назойливая свитка:
Жужжащий геморрой,
Шипящий целлюлит,
Немая щитовидка.
От них не умотать,
И ангел свысока
Курлыкает фемине:
"Не сокрушайся, мать,
Об участи цветка,
Ты - ягодка отныне!”

июнь 2000



* * *

На питейной скамейке в чужом дворе
У подножия пышной мусорной кучи
Телеса легки, а слова тягучи,
Словно детское яблочное пюре.
Пестрый хлам забирается в облака.
Но копни поглубже! Честное слово,
Обнаружишь красивого-молодого
Гуманиста, художника, вахлака.
Через призму бутылочного стекла
То на ангела, то на тень похож.
Этот ангел небрит, эта тень светла -
Лучше всех убеждает, что мир хорош.

июнь 2000



* * *

Нас искушало не сало, но соло:
Все рифмовали да малевали,
Нервами ввязывались в игру.
Кто мы теперь? Огурцы без рассола?
Зерна в бряцающем коленвале?
Или дворняги не ко двору?
Так или эдак - не надо лая,
Мой малосольный зеленый зема!
К нам равнодушия не тая,
Крутится родина деловая:
За неимением чернозема
Мы прорастем в коленах ея.

июль 2000



* * *

И вышел подышать в тенистый аут-сад
На берегу провинциальной Леты,
Где время тихо пятится назад,
Потом встает, античной статуи навроде,
И без осадка растворяется в природе.
Труды и годы - это, брат, куплеты!
У жизни есть немеркнущий припев.
Ни домочадцев, ни друзей, ни дев
Туда мы приглашеньем не уважим.
Там человек братается с пейзажем.
Всяк лиственный пустяк ему шуршит: "Иди..."
Идет. Не все ль едино интраверту,
Где мысли хвойные развеивать по ветру,
Пригревшись у июля на груди?

октябрь 2000



* * *

Разломившийся, как титаник,
Он хватался за титьки танек,
Дым курилок, горлышки старок,
Бледный юноша-перестарок.
На полуденные болота
Невзначай заплыла работа -
Монолитная, как тортилла -
И живьем его проглотила.

ноябрь 2000



* * *

Оперативного простора
Душеспасительная Тора
Для изученья тяжела.
Хандра имела форму тора -
Гордыня дырочку нашла.
А там с налета - с поворота
Шибает в голову работа,
Затапливает с головой.
И в дисциплине ищешь брода,
И сам с усам, и сам не свой.
Ты - как двоичная ячейка:
Всегда ничей, все время чей-то.
В глазах - конторы мельтешат...
Шутник, ты величаешь это
Материалом для стишат.

ноябрь 2000



* * *

Песни мои - суккубы.
С боями прошли сквозь зубы,
Прихотями сугубы.
Их шлифовали губы,
Чтоб вытолкать из утробы
В отеческие сугробы.

декабрь 2000



* * *

В ожидании Рыбы закрылся век,
Истончился лед, поседел рыбак.
Философу мерещится смена вех,
Моряку - рубах.
Водолаз курирует бездну вод
И, впадая в хронический аппетит,
По мобильной кричит, что улов плывет.
А улов летит.

декабрь 2000



* * *

Где родился, там и Родос, там и прыгаю -
Щелкопером, имиджмахером, барыгою,
Вздорной птицей, долгоносой и хрипатою -
Воспаряю и куда попало падаю.
Это вечное увечное движение -
Зрелой жизни основное достижение.
Жаль, что родина мала! Дожив до отчества,
По второму кругу прыгать не захочется.

декабрь 2000



* * *

В период полусна-полураспада
На именины бывшего брюнета
Приходит, безголова и крылата,
Благообразной бедности победа.
В одной руке - мерцанье ркацители,
В другой - торчит сушеная омела.
"Ну, раз уж заявилась, полетели?"
Лишь обнялись - она окаменела.

январь 1999



* * *

Когда в обозе кончилась мадера,
И началась тяжелая вода,
Царица Статика пленила Искандера.
Оседлых дней белесая орда
Вокруг завоевателя сгустилась,
Как тысячеголовый сирота.
По небу черканул незримый стилос:
"Коня - на Елисейские луга,
Наездника перевести на силос!"
Пустила корни левая нога.
Свой новый мир очерчивая правой,
Он удивился, как она легка...
Широколистый, кряжистый, корявый.

июль 1999



* * *

Компоты в яблоках.
Кабачки вислозадые.
Переход семейнообязанных через осень.
Низкорослые будни грозят осадою.
Рассвет на сносях несносен.
Сходят воды небесные - до ледяной седьмой.
Кисель подножный не расхлебать вовеки.
- Камо грядеши, пеший?
- Знамо, домой...
А сам на пейзаж опускает веки.
Ветер срывает с вещей названия.
Полная пересортица...
Пройдена стадия созревания,
И вот приходится портиться.

октябрь 1999



* * *

Меж соснами и снами
Ловили землянику,
Расстегивали стежки,
Читали ча-пы-жи,
Друг друга выводили
На чистые стихии:
Врастали, растекались,
Сгорали у межи.
У лета в летаргии
Ворочались светила,
Бродил по темным водам
Рассеянный челнок...
Так медленно и мерно
Затвердевало время -
Серебряной декадой
Сверкать у наших ног.

ноябрь 1998



* * *

О заоконной хочу благодати
Неуставное слово глодати,
До самой радости грызти.
Липы разлаписты яко тати.
Зима расчехлила кисти.
Самое время тихим гулёнам
По переулкам перебеленым
Махнуть в незваные гости.
Мир притворяется обнуленным.
Столетье разжало горсти.
Выпало нам из времени выпасть
На ослепительно голый выпас,
Будто в объятья друга...
Дразнит тропа, петляя и зыбясь.
Так будь же, стопа, упруга!

январь 2000




Из книги «Бесследные марши» (2006)



* * *

Сколько иней нынче, сколько яней
Службу подноготную несут
На заставе пограничных состояний –
Здесь у них застенок обезьяний,
Скушный сад, нестрашный суд.
Тихо оккупирует зима
Крепость их переднего ума –
Пусть им иней будет няней.

июнь 2003


* * *

Год комара, слепня, клеща,
Зуда, горячки, дрожи –
Мелочь орудует сообща
По обе стороны кожи.
Через невидимый миру лаз
К свету и разуму прорвалась,
Дружно мутит и застит –
Не подымай охотничьих глаз
Навстречу общей напасти!
Без осадка пытливый дух
Растворится в облаке мух.

сентябрь 2003


* * *

В любимом городе – как нигде:
Седьмая вода на мыльной воде,
Шестерёнки шёрсткой позаросли –
Тормозят на пятом десятке,
Как на стороны волюшку ни дели –
Победило частное, три в остатке.
От мудей двоящийся до седин,
Белобилетник в поле один.

май 2003


* * *

Левитируя над вином,
Опрокинулся кверху дном,
Выдохнул изглубока
Дымчатого голубка
С идиллической оливой
Прихотливо-похотливой.
Ходил босиком по водке –
Из обмелевшей глотки
Выпорхнули на плечи
Два ворона чёрной желчи.
Кажется, стало легче.
На передвижном манеже
В осаде снов и привычек
Зверушек в строгости держит,
Но выпускает птичек.

октябрь 2003



* * *

Марь Иванна, будьте себе здоровы!
Я хочу разодрать на тебе покровы –
На свету они не имеют цвета,
Но под ними ещё крылышкует вето.
Марь Иванна, будьте-таки любезны!
Я тебе вслепую открою бездны
Презабавные (или хотя бы тень их) –
Потому что с весны тащусь от осенних.
Марь Иванна, будьте живым трофеем!
На миру мы с тобою ещё успеем
Умереть для тех, кто бы нас прищучил, –
Тростником для сплетен, зверьём для чучел.

декабрь 2003



* * *

Над гулким календарным ельником
Лети, мой ангел, вровень с понедельником,
Подслепый выкидыш неведомой пращи,
Свищи, приметы праздника ищи!
Мельчайшие, они разбросаны повсюду –
Как будто пьяный бог громил стеклопосуду
И, уронив лицо на хвойную кровать,
Тебе велел осколки собирать.

май 2003



* * *

Времена – лекаря старательные,
Главари стремительные:
Удалили нам прилагательные,
Урезали существительные.
Стали мы словарями полыми.
На кругу меж теми да этими,
Жестяными звеним глаголами,
Метим путь междометьями.
Если входим, то ищем выхода.
Если сохнем, то поправляемся.
В едком вареве вдоха-выдоха
С облегчением растворяемся.

ноябрь 2003



* * *

Продолжение следует на осле
По земле, по золоту, по золе,
Закатив озимые очи
За передний край, за прямой мотив –
К истечению полномочий.
Не оттого ль муштровать маршрут
Тошно ему отныне,
Что там, посредине
Телесной пустыни,
Две карие пальмы высоко растут?

сентябрь 2003



* * *

В золе залёг
Лесной царёк,
Первопрестольный слог –
Тропу воды рекой нарёк
И берег уберёг.
Шептун-очаг
В его очах
Укачивает речь –
Давай молчать о мелочах
И передышку печь.

июнь 2003


* * *

На островах Блаженных – буфет и карусели.
Налоги заплатили, усопших воскресили –
Народ сегодня в силе.
Начальство объявило Всемирный День Получки.
На летнюю эстраду слетелись ангелочки,
Всё маменькины дочки.
Построились и хором поют о небывалом:
О хилиазме зрелом, о времени дебелом,
Которого навалом.
Как будто жизнь бежала, упала и разбилась,
Царевной обернулась и навсегда осталась
Каникулам на милость.

март 2001



* * *

В человека входит нечто
Регулярное, как почта,
То ли время, то ли почва –
Нагружает, с ног валит.
Кто глядит из теремочка?
Тихий инвалид.
Или мёртвая водица
В жилы хлынула тайком?
Трудно в улицы катиться
Балаболом-колобком,
Разве только под хмельком...
– Дар небес, блаженный случай,
Подразни его, помучай,
Смилуйся и покажись!
Освети звездой падучей
Каменеющую жизнь!

май 2001



* * *

Шесть часов вечера.
На сердце моё наверчена
Серая шерсть овечья.
Каждое утро, смотри, жена,
Кем-то она сострижена,
Тёплая, как зола...
Знаю, что обязательно,
Круг замыкая затемно,
Почувствую: отросла.

октябрь 2001



* * *

Юности кривое зерцало,
Памяти дырявое знамя
Навсегда останутся с нами.
На холме брюшинного сала
Неуютно, холодно, тряско –
Это задыхается сказка.
Это продирается к свету,
Аспидной опутанный кожей,
Некто, на себя не похожий.
Выйдет головою наружу,
В юности бездонную лужу
Глянет, а лица уже нету.

сентябрь 2001




* * *

Они плывут в обнимку с нимбами –
Каждый сам себе челнок.
Над ними ночь грохочет тумбами
Пустотных ног.
Под ними спит земля незрячая,
Дело пахнет январём.
Давай обнимемся и прочее –
Ведь скоро мы умрём.

ноябрь 2001



* * *

Нельзя молиться за царя в голове,
Окна которой глядят на две
Стороны медали либо монеты,
Равно той и другой задеты.
Две думы враждующих трон гнетут,
Рваный язык гноится:
"Царство моё – не там и не тут...
Царство моё – граница..."

декабрь 2002




* * *

Веди себя потише
Куда-нибудь поглуше,
Окутайся хмельком –
Над миром пассатижи
Высматривают души
В союзе с молотком.
Два сольных силуэта
Над оркестровым бытом,
Удвоенная ять.
О только бы не это,
Ни вырванным, ни вбитым –
О только б устоять!

ноябрь 2002




* * *

Миражи страждущие,
Певчие предтечи,
Помещичьи угодья русской речи,
Тугих словес избыточная стать...
Мир измельчён числом, и ты идёшь искать
Тропинкой нутряной за городом и бытом
Воздушный опий, чистый инфинитум.
Там на охоту едет ямб,
Там дактили разгуливают босы,
Там ветреный хорей даёт полям
Рифмованный ответ на трудные вопросы.

сентябрь 2002



* * *

У воздушнаго имаго
Несть убежища инаго
Кроме русскаго живаго
Веселаго языка...
На пороге сорока
Спотыкается строка
И, лицом убившись оземь,
По течению плывёт,
Немудрёная, как плот,
Отрешённая, как осень.
Ни о чём судьбу не просит,
Бога в помощь не зовёт.

апрель 2002



* * *

На переносице пророс
Расфокусированный зрак.
Я был секретный купорос
И не гадал, что будет так.
Как уцелевший командир,
Из головы выходит луч –
И мир, обзырканный до дыр,
Текуч становится, певуч.
Полуслепой/полутупой,
Я выжил горе из ума.
Без устали теки и пой,
Моя воздушная тюрьма!

апрель 2002




* * *

Целовались привиденья с изваяньями,
Любовались промежуточными звеньями:
Мотыльками, человеками, растеньями.
В сердце лета, перегруженном желаньями,
Тьма целебная играла расстояньями,
И объятия казались откровеньями.

июль 2005



* * *

Учитель радости,
Седая праща,
Пригревший сладости
В пещерах плаща,
Достань любую,
Досчитай до пяти,
Метни вслепую
И в меня попади.
Ревнитель горести,
Немотствую, чтоб
На певчей скорости
Впечаталась в лоб,
Телесный тесный
Сокрушая состав –
Чтоб стал я бездной,
До пяти досчитав.
Воздушный суженый
На том берегу,
Тобой контуженный,
Блаженно реку
Бодягу праздную
Во славу реки
И небо праздную
Земле вопреки.

июнь 2004




* * *

Норма жизни выводит одна за двух.
У неё пророс абсолютный слух.
Повелительное сопрано
На сухой паёк переводит дух:
Ляжем трезвые, встанем рано.
Зависая над полем дневных неволь,
Головной регистр усыпляет боль.
Пневматическое вибрато
Из пустой породы качает соль,
Пустяковой добыче радо.
Дымовая завеса бубнящих ртов
Над сырыми поленьями городов –
Искушение домочадца...
К хоровому хаосу будь готов,
Если соло начнёт качаться.

ноябрь 2004



* * *

На прощанье вино поцелуй и гони взашей!
Кровеносные трубы немотствуют из траншей,
По нехоженым травам незримый ползёт лишай.
Нахлебался музыки – теперь тишину вкушай!
Как на общих работах горлышко ни труди,
Сухомятка воздушная встанет колом в груди,
Растревожит чрево и, обжигая пах,
Механическим чучелом выставит на песках.

июнь 2004




* * *

"Больше не буду!" – клянётся праздник.
У понедельника – борода.
Встречная жизнь телесами дразнит –
Некогда выдохнуть "никогда".
Небо сомкнулось и затвердело.
Думай скорей, мозговая кость!
Я для того ли взялся за дело,
Чтобы оно за меня взялось?

июль 2005




* * *

Свет такой, что звук не нужен.
Мир стоит обезоружен –
Человека, будто камень,
Держит голыми руками.
Пососёт его, погложет
И за пазуху положит,
Как игрушечного братца,
Чтоб учился задыхаться.

август 2005




* * *

Бесследные марши по контурной карте.
Скитанья по гулким ретортам.
Всему наживному в наёмном азарте
Становишься ситным и тёртым.
Смиренная "И" – урождённая "ИЛИ".
Голодные лишние мысли,
За что вы, ей богу, меня полюбили,
Защитную корочку сгрызли?

август 2005




* * *

Ни в службу, ни в дружбу, ни в родину-мать
Не мог, не хотел, не умею впадать.
Конторы, архангелы, люди,
Простите иуде!
Сухой колобок укатился домой,
Дневной теремок нарядился тюрьмой,
И вервие ластится к вые
Уже не впервые.
Из хищных известий и жвачных забот
Такое удушье над сердцем встаёт,
Что корчится речь испитая,
В молчанье впадая.

сентябрь 2004



* * *

У музейных девушек – чай ни с чем,
Песенки кошерные ни о чём,
Слюдяные крылышки по плечам.
Водопроницаемых дней картон,
Тихий многопалубный груз картин –
В Лете утопающий карантин.
На правах свидетеля воздух сед,
В сумерках приватен публичный сад –
Там солярный бог отбывает ад.
Ни с какого боку не ждёт вестей,
Честно собирая в кулак пустой
Силу, наречённую красотой.

март 2004




* * *

Врата братаний, поросшие лунным мхом,
Вросшие в звёздный верх и телесный низ...
Как мы любили кататься на них верхом,
Покуда в зрелость не сорвались!
Будущий памятник, бывший аттракцион,
Время слоится, сводя словеса на нет:
В мороке створок, доселе не уценён,
Незаживающий встал просвет.
У чужака ничего не проси взамен,
Кроме оплошности, нежности, памятной ерунды –
Слишком просторен путь вдоль воздушных стен,
Не миновать беды.

октябрь 2004



* * *

Задремал воздушный часовой,
Бой минутной против часовой
Затянулся на лице отвесном.
За венозный преизбыток свой
Сердце отвечает головой
Перед временем и местом.
Пленница полуденного сна,
По ночам вращается она
В обществе летающих тарелок,
И целует бледную луна –
Ласковая, как часы без стрелок.

октябрь 2004