|
Андрей Анпилов
КРИСТАЛЛЫ ПЕСНОПЕНЬЯ
Шварц Е. Трость скорописца. СПб.: Пушкинский фонд, 2004, 101 стр.
Опубл. в: НЛО, №75, стр.315-317
Это первая стихотворная книга поэта после
изданного два года назад двухтомника, во многом итогового. В «Трости скорописца»
Шварц не изменяет своей манере письма и мышления, но все же ее новые стихи
– после-словие, постскриптум к прежде сказанному. И краткий эпилог духовным
мотивам русской поэзии. Поэт пишет так сосредоточенно и одиноко, словно
рядом в литературе уже никого живого нет. Как последний поэт вообще.
Не так давно еще о поэзии Елены Шварц не
было опубликовано почти ничего внятного и убедительного. Уста критические
немотствовали. Но вот что-то «замкнулось в цепи» и за последние несколько
лет появились (отнюдь не в связи с присуждениями Шварц премий «Северная
Пальмира» и «Триумф») статьи, подробно толкующие и трактующие эту поэзию.
Написанные Олегом Дарком(1), Натальей Ивановой(2), Александром Скиданом(3),
Валерием Шубинским(4) и другими, в том числе автором этих строк(5). Вероятно,
не следует в очередной раз повторять данные однажды определения. Следует,
однако, иметь их в умственном поле зрения. О танцевальном рисунке стиха,
о капризной его грациозности, об особой акустике голоса и оптике взгляда,
о дерзости милосердия, об эсхатологии, о жаре и ознобе, о катастрофичности
образа, о своего рода словесной и идейной универсальности. Обо всем этом
упоминалось неоднократно. Надо иметь также в виду, что любые утверждения
этого поэта могут быть и часто бывают опровергнуты в соседнем или даже
в том же его стихе. Мысль Шварц движется не линейно, но парадоксально
– молниеносной сменой точки зрения.
Сквозной, упорно повторяющийся в книге мотив:
продолжение жизни после жизни. Сюжет иконы «Троеручица» - чудом приживленная
десница Иоанна Дамаскина – то есть «трость скорописца» – метафора поэтического
дара - верхний план темы. Что интересно, стихотворение «Троеручица в Никольском
соборе» опубликовано в другой книге Елены Шварц «Западно-восточный ветер»
в 1997 году. В «Трости скорописца» стихотворения о «трости скорописца»
нет. Нижний план – «Сломанная кукла», «Заводной город», отчасти «Телеграф
улиток» - гальванизация, иллюзия существования.
Как же поломанной кукле
Взять себя за воротник,
За нитки, вернуть их в руки
Тому, кто к сердцу приник?..
«Сломанная
кукла»
На петельке игрушкиной
Висит обломок хвоистый
Куриной лапой, мертв...
«Елка
с игрушкой...»
Стихи, написанные словно сверх отпущенного
срока, за гранью прожитого. Дар оказывается непрерывнее, автономней биографии.
...Пока во мне кристаллы песнопенья
Не растворятся до конца во мраке –
Я петь желаю.
«Из
Марло»
Вероятно, поэзия, вдохновение – в наследственном,
традиционном их качестве – вчуже так и воспринимаются в ХХI веке – как
нечто архаическое, рудиментарное. Вроде магии, таинства евхаристии, молитвы.
Сердце, выпадая из времени, продолжает отстукивать
морзянку боли:
...Как телеграфист забытый
На далеком полустанке.
И она же – боль – связывает миры:
Весь этот мир – рудник
Для добыванья боли...
...Чтоб было больше света
Небесным городам.
«В
шахте»
...И стон отчаяния, невыносимой боли
Преображается в неизреченной глубине
В молчание любви земной юдоли
К молчанию живому в нас и вне...
«Стихи
о Горе-Злосчастии...»
Такие утверждения, конечно, внушены верой.
Наличной реальностью они не могут быть обоснованы. Но есть и еще кое-что
– интуитивное чувство поэтом мирового целого, общего смысла и гармонии.
Вопреки очевидному хаосу и земному абсурду.
...Иов не сам говорил,
Горе его говорило...
Что там рука пишет, что уста бормочут?
Поэт как бы сам с удивлением вслушивается в сказанное. Но это не «автоматическое»
письмо или дадаизм. Это скоропись вдохновения, почерк самой поэзии. То
ритмически пробьется «Двенадцать»:
...Ходит, бродит, гуляет
Белая тьма...
То, невесть откуда, «Кому на Руси»:
...В глухую ночь последнюю
Тускнеет шарик елочный...
Или, в неожиданном ракурсе, - черный том,
образ любимого поэта:
Утром выйдешь на кухню вяло,
Пол-яблока, хлеба нет,
На столе только черный Хлебников,
Это немало.
Ешьте, дети, его...
«Утренний
натюрморт»
Книгу обрамляют две - поэмы-не поэмы –
два стихотворных цикла: «Гимны к Адвенту» и «Стихи о Горе-Злосчастии...».
Как позитив и негатив – снежные, бормочущие «Гимны» и черные, полногласные
«Стихи». Предощущение события, Рождества – первые. Вторые – событие, но
совсем иное - жертвенный пожар, совпадающим с календарным временем Великого
поста. «Стихи о Горе» - обугленные «Гимны».
...О черное барокко в сердце марта!..
Эти поэмы (на мой слух – это все же именно
поэмы) намечают две, если можно так выразится, духовных стратегии выхода
из современного тупика.
«Гимны к Адвенту» полны надежды на грядущее
спасение – на спасителя. Он – Орфей ли, Полидевк, младенец Иисус – выведет
человека из земного ада. По неземной любви к нему и состраданию.
«Стихи о Горе» говорят о цене спасения –
о неотвратимой жертве, о таинственном ее смысле. Этим они продолжают тему
стихотворения 1982 года, также опубликованного в «Трости скорописца».
«...Отдай им жизни часть, - она сказала, -
Отдай им жизнь, как скорпионы - хвост,
Отдай, что нагрешила и соврала.
Они съедят...»
«Спасение
во сне от серых судей»
Жизнь (литература, поэзия, цивилизация),
вроде, изжита дотла, до праха, до седой пыли (нередкий цвет стихов книги).Томит
усталость и надо бы разве что
...Лето лютое избыть...
Родной город тавтологичен, предсказуем,
как механическая шкатулка – «Заводной город».
Но – есть еще Италия, Нью-Йорк, дальние страны. В каком-то смысле – тоже
потусторонний, загробный мир. Но – и здешний, земной. Оживает глаз, расцветают
краски, возвращается любопытство.
...Битый город дрожит внизу
Расколотым антрацитом.
Богом и Музой,
Как бабушка, нежно забытый.
Но теплится в мокрой каменоломне
Фиалковое сиянье...
«Зимняя
Флоренция с холма»
Какая нежность, какая скрипичная музыка...
Навек утраченная, казалось бы, нота Батюшкова, Мандельштама...
Недоброжелатели, желая порой уязвить поэзию
Е.Шварц, всегда находят под рукой упрек в неровности, неряшливости. (И
читали бы «отчетливую оду» В.Ходасевича. Литература большая.) А она (поэзия)
-- просто непарадная, несветская, естественная. Не черновик – но образ
черновика, дневника. Жизнь духа врасплох. Редчайший случай, когда вера
в удачу, русская надежда на «авось» -- безошибочны. На «Великое Быть Может».
Вообще, в новой книге голос поэта кажется
приглушенным. Но иногда, в концовках некоторых стихотворений, вдруг прорывается
былой львиный рык – как-будто меняется акустика, буквально – среда говорения
(вода, допустим, - на воздух).
...И если взрастить на горчичное только зерно...
И вдруг! –
Как раненый лев упадет пред тобой мирозданье.
Или:
...И огонь изрыгну
Как дракон
И все, все, все
Уничтожу.
Прощаясь, Шварц порой достигает неумышленного
эффекта (или все же умышленного?) – обратного заявленному. Так «Прощание
с цифрами» - это же,
собственно, первое с ними после детства настоящее знакомство:
Четверкою нос обозначился,
Брови дрожали
Разъединенной тройкой...
И, в конце концов, главное сообщение этой
необычной книги – благословение сущему. Поэт, поэзия каким-то немыслимым
образом оказываются победителями в схватке с энтропией. Порой даже вопреки
сюжетному и сверхсюжетному намерению.
Я буду искать –
Кого люблю –
В закоулках вселенной,
В черных дырах ее...
.....................
....О пламя, бьющее из моего окна!
Что касается совсем уже личных пристрастий,
то наиболее пронзительными мне кажутся «Гимны к Адвенту». Стихи почти
нерукотворные, сотканные из бормотаний, легких вибраций звуков, чувств
и смыслов. Они объективны и говорят сами, как природная стихия. Голос
лирической героини отдален – наравне с иными голосами. И в поэме есть...
такое бескорыстие, в том числе стилистическое, что, читая, - думаешь о
жизни, о единстве миров, о снеге, о родине и о чужбине – отвлекаясь от
себя и от автора.
Жива поэзия.
(1) – О.Дарк «Волна и пламень», Знамя №8, 2004
О.Дарк «Танец молнии»,
Новый мир №10, 2004
(2) - Н.Иванова «Последнее покрывало Саломеи», Дружба народов №9, 2004
(3) – А.Скидан «Сумма поэтик», НЛО №60, 2003
(4) – В.Шубинский «Садовник и сад», Знамя №11, 2001
(5) – А.Анпилов «Светло-яростная точка», НЛО №35, 1999
А.Анпилов «Жар и
озноб», Знамя №7, 2001
|