Дорогой Алеша, Ваш ответ меня местами удивил, и я попробую этих мест коснуться — не в порядке полемики опять же, но чтобы еще раз прояснить свои позиции.
Сначала в общем и целом:
Если бы Вы не аргументировали свое представление филологическими (стиховедческим, историко-литературными и прочими) аргументами, многие из которых кажутся мне фактически или методологически ошибочными (или, по крайней мере, ошибочно сформулированными), то я бы, конечно, не стал реагировать.
Вы ошибаетесь, Алеша — меня такие вещи не задевают, в смысле, чужие исповедания веры. Ну, верите Вы в верлибр, ну и Ваше дело. Вера в «Торжество Верлибра» не кажется мне более (или менее) нелепой, чем Вера в «Вечное Владычество Рифмованных Квадратиков». Но вера и есть вера, а Ваши аргументы подводят под заданный в заголовке и аннотации (о них ниже) тезис некий псевдонаучный фундамент. По поводу Ваших сведений, определений и доказательств мне было что сказать. Я это и сделал.
Теперь давайте по пунктам — по Вашим пунктам (не по всем, простите, — иначе даже трудно было бы представить, какой длины оказалась бы наша переписка):
1. Три необходимые оговорки.»
Вообще-то, можно было бы обойтись и без них. Вы же пишете письмо, адресуясь ко мне, и расшаркиваться было не так уж и обязательно, мы же понимаем, Олег, всё друг о друге и без лишних слов, так что разрешите мне не говорить отдельно, как я ценю всё, что Вы в рамках Вашего экзистенциального задания делаете с поэтическим письмом и пр. и пр. Я очень, кстати, надеялся, что Вы и откликнетесь на мою во многом провокационную «речь», зная, как сильно она Вас может задеть и как Вы неравнодушны к … тем не менее благодарю Вас за… было, не скрою, очень приятно читать…и пр… позвольте перейти к следующему пункту.
Дорогой Алеша, мои «оговорки» были не столько для Вас, сколько необходимой поправкой угла зрения для читателей — письмо-то открытое! И я, конечно, не «расшаркиваюсь», а говорю, что думаю. Как и далее — говорю, что думаю. Но одно дело, когда я говорю, что думаю, коллеге, которого ценю и подчеркнул это для всякого постороннего читателя, которому знать это неоткуда, и другое дело, если я говорю что думаю коллеге, которого не ценю и которого и коллегой бы не назвал. Ну, с такими я чаще всего в разговоры и не вступаю, но читатели (которых у нашей с Вами все же профессиональной, а не частной) переписки, кажется, оказалось немало, знать этого не обязаны. Поэтому я считаю свои «оговорки» необходимыми.
Но я понимаю, зачем Вы прибегаете к оговоркам, когда дохожу до фамилии «Львовский». Не надо, пожалуйста, делать вид, что я – хороший, а Львовский – плохой. Это я Вам по дружбе.
Ну, это, извините, Алеша — ерунда. У меня прекрасные заочные (лично мы незнакомы) отношения с Львовским (по крайней мере, были до сего дня) и я вовсе не считаю, что он «плохой». Да и зачем бы мне было делать такой вид? Чтобы поссорить Вас со Львовским? Зачем? Это так же осмысленно утверждать, как и то, что Львовский хочет поссорить нас с Вами с помощью формулировки «Юрьев наносит ответный удар» (см. в комментариях к актуальному «викли»). Просто в данном случае, как я понял, ему как записывающему и публикующему выпала крайне трудоемкая и неблагодарная роль — оформить и подать материал, сведения которого он не может в полной мере проверить.
Просто-напросто — по собственному опыту — я знаю, как рождаются в таких случаях названия и аннотации (даже когда текст представлен автору на утверждение и утвержден; разного рода вопиющие случаи заставили меня лично вообще отказаться от устных интервью), и просто оговариваю такую возможность. Уж такой я зануда, что стремлюсь все предусмотреть и оговорить, чего, конечно, никогда не получается, но таково уж мое свойство. Вы абсолютно, на мой взгляд правильно — благородно и честно — принимаете на себя всё опубликованное под Вашим именем, из этого мы будем и исходить и забудем Львовского.
2. Название. Согласен, название не передаёт смысла сказанного мной. И моя вина, что я не отозвал его. Я и сам не люблю кванторов всеобщности вроде «все», «всё», «всегда» и т. п. Но с другой стороны, язык – это нечто живое, воспринимаемое нами, живыми людьми, и, когда мы говорим «любой, всякий поймёт», разве не допускаем мы, что кто-то всё-таки не поймёт, и тем не менее говорим так. «Все пишут» здесь означает не то, что все без исключения, а что верлибр стал фоном, а метр – чем-то, что на этом фоне выделяется, а это не всегда было так, когда-то было наоборот. По-моему, здесь Вы придираетесь, да, назвать этот опус можно было и получше, надо было найти для этого силы и время, которых, как известно, никогда не бывает, но смысловая нагрузка в нём, Вам лично неприятная, существует, и уже это одно означает, что название – не бессмыслица.
Это странно, Алеша, какая же тут придирка, я этого не понимаю. Заголовок гласит: «Почему в Европе все пишут верлибром». Это не повествовательное предложение, это не фраза в диалоге, здесь нет никакого места для «всякий поймет» — «все пишут» означает в заголовке только одно: «все пишут». «Как нам реорганизовать Рабкрин» — и может значить только «как нам реорганизовать Рабкрин» и ничего другого. Аннотация же гласит: «Как и зачем появился верлибр и почему эпоха регулярного стиха осталась в прошлом›› Никакого места для оборотов речи типа «любой, всякий поймет» и тут не остается — осталась в прошлом и всё. Это прямое высказывание (и то, и другое — прямые высказывания) и прямое обещание предоставить читателю объективную картину. «Все» здесь однозначно означает «все». Вы только что приняли на себя полную ответственность за всю публикацию, и я еще раз могу сказать: за Европу не скажу, но применительно к Германии, Австрии и немецким частям Швейцарии это не просто «неаккуратное», но просто ложное утверждение (соответственно, и для всей Европы ложное). Это не придирка, Алеша, и даже не несогласие — в данном случае, это поправка на основе фактического положения вещей впечатления, которое остается у любого читателя, прочитавшего этот заголовок и это аннотацию. Кстати, осталась ли эпоха регулярного стиха в прошлом — это тоже бабушка надвое сказала, по крайней мере, Ваши аргументы на этот счет, как мне кажется и как я попытался показать на чисто фактическом и логическом уровне, не функционируют.
Еще раз при этом случае: я вовсе не стремился поспорить с Вами о верлибре и противопоставить ему свой собственный комплекс представлений — я попытался опровергнуть некоторые Ваши утверждения и показать, что корректных доказательств или даже убедительных иллюстраций к заявленным Вами тезисам Вы не предъявляете.
И всё-таки я рад Вашей придирке, потому что благодаря этому Вы очень много интересного рассказали о состоянии дел в современной немецкой поэзии, увиденной, так сказать, через призму «метра». Уверен, многие затаили дыхание. Современную немецкую поэзию мало переводят, дело это неблагодарное, поэтому любое свидетельство о ней ценно. Но, согласитесь, то, что Вы описываете, традиционной силлабо-тоникой всё же никоим образом не является. И – важно – в немецкой поэзии это возвращение от верлибра, движение вспять, то есть, опять-таки, обогащённое уже и этим опытом. У нас же до сих пор слово «верлибр» – жупел какой-то, есть разница?
Традиционной силлабо-тоникой это не является, но какая разница — традиционная, нетрадиционная — главное деле: не верлибр. Напомню, у нас нет никакого определения верлибра, кроме отрицательного: в нем нет того-то, того-то и того-то. Стало быть, всё, в чем то-то, то-то и то-то есть — верлибром не является. Насчет «вспять» — не понял. Это вопрос интерпретации исторического движения, можно себе представить и такое мнение, что эти десятилетия верлибра (которые не совсем точно были именно что десятилетиями верлибра) такая пауза, отдых, пар, а теперь оно пошло дальше, потому что движения вспять, к существовавшим формам регулярного стиха, почти не происходит, происходит развитие и обновление на новом уровне. Произошло ли именно обогащение верлибром и в чем оно заключается — вопрос опять же спорный и требующий прежде всего многолетних филологических исследований; простым утверждением он не решается. Но в любом случае, Алеша: ЭТО СОВЕРШЕННО НЕВАЖНО, вспять или не вспять, обогащенное или необогащенное верлибром — сутью моего сообщания является простой факт: «не все в Европе пишут верлибром». Мне кажется, Ваш читатель должен и имеет право это знать. Больше я по этому пункту ни на что не претендую.
3. Когда же Вы переходите к Геннадию Алексееву, то поразительным образом выступаете за «чистоту рядов» уже самого верлибра, что вызывает несколько комический эффект. С моей точки зрения, верлибру ритм не противоречит никоим образом. Ритм есть в любом верлибре, освобождение происходит не от ритма, а от метра, от жёстких метрических схем.
Я не выступаю за чистоту рядов, я выступаю за чистоту определений. Случай Ген. Алексеева я привел просто как пример — мне самому совершенно фиолетово, верлибр это или не верлибр. Многие стихи Алекссева мне с юности нравятся. С моей точки зрения, ритм не противоречит ничему, ни верлибру, ни статье в «Правде», ни «Войне и миру», и как от него можно вообще освободиться? У любого текста есть ритм. Вопрос только: какой ритм и имеется ли в нем узнаваемый «закон возвращения»? Если его нет, это «прозаический ритм», который существует в любой прозе и, конечно же, в верлибре, если мы следуем отрицательному определению верлибра как стиха, лишенного основных формальных признаков стиха. Основной формальный признак стиховой речи — ощущаемый закон возвращения, т. е. повторения (необязательно жесткого, это может быть и чисто статистическое повторения) тех или иных ритмических единиц. Если такое повторение есть — то это поэтический ритм, оформленный тем или иным размером силлабо-тонической метрики или любым другим способом, — это опять же совершенно неважно.
4. Далее Вы говорите об «отчуждённом» или «ложном» верлибре в немецких стихах 50-90 гг. Согласен, это огромный и несомненно интересный материал для стиховедов, но когда указываете на «отчуждение» с помощью графики, то делаете логическую ошибку. Самый явный признак стиха – как раз графический, возвращение на новую строку; записанный графически прозаический текст (это остроумно показал Гаспаров) становится стихом. По Тынянову, графика сигнализирует о ритме, строка устанавливает единство стихового ряда. Ритм распределяется не дробно (по словам или слогам, или условным стопам), а крупно – по строкам. Если он как-то проявляется ещё и внутри строки, что за беда?
Ну тут, извините, не могу согласиться ни с Вами, ни с Гаспаровым, ни с кем другим. Стихи — дело устное, графика их записи вещь, конечно, важная, но не решающая, никакие связанные с графикой вещи не могут быть «основными признаками стиха». Гаспаров пытался выйти из отрицательного определения верлибра, но это у него не получилось, к сожалению.
Если записать какие-нибудь фельетонные ямбы прозой (что делается, и в конце 80 гг. было даже в моде), то это не изменит того факта, что это ямб — м. б. придаст какой-то дополнительный оттенок, но не больше. Я могу легко записать «отчужденным образом», т. е. с перебивами и разными прочими графическими трюками любой белый ямб, хоть Шекспира, хоть Пушкина, но это не изменит ничего в том факте, что это объективно, научно, счетно, так сказать, белый ямб. Но если это не такой простой случай — не классические тексты, а свеженаписанные, то графическое отчуждение может вполне ввести, особенно неквалифицированного, читателя в некое заблуждение. Об этом только я и писал. Но «счетных фактов» это не изменит.
«Даже когда казалось, что есть только верлибр, было на самом деле много еще чего».
— Согласен с этим утверждением во славу немецкой поэзии, но как это противоречит моим утверждениям? Я всегда был за разнообразие и полифункциональность.
Дорогой Алеша, я очень рад, что Вы за разнообразие и полифункциональность, но правда — из Вашего текста этого, к сожалению, никак не следует. Из Вашего текста следует только одно: регулярный стих свое отслужил, на его место заступил прогрессивный, белый и пушистый верлибр, ура! Не сердитесь, но я не могу реагировать на то, чего у Вас не написано, могу только на то, что у Вас написано.
Далее у Вас следует пассаж, совершенно совпадающий с тем, что и я говорю: «Но тем не менее — возвышенно-культурно-философское рифмование выработало к концу 50 гг. свой ресурс, даже с учетом дольников. Совсем выработало.» Как говорится в таких случаях, Na also. 🙂
Нет, это не совсем так, не совсем то, что Вы говорите. Я просто попытался объяснить (не всеобъемлюще, а лишьс одной стороны, их на самом деле множество) одну из причин, по которым начиная с 60-х гг в немецкоязычной поэзии понадобилось такое отчуждение школьной силлабо-тоники. Мне просто показалось, что читатель имеет право узнать, что у этого были причины (действие которых, сейчас кончилось, между прочим — никто не читает Леманна и Лёрке, и в школах их не преподают, как, впрочем, почти никаких других стихов). Речь шла не о том, что немецкая «силлабо-тоника» как таковая «выработала свой ресурс», а совершенно определенный тип стиха, навязчиво главенствовавший в течении многих десятилетий и связанный к тому же с очень определенными философскими и политическими представлениями, человеческими типами и историческими событиями, выработал свой ресурс в западногерманском обществе 60-70 гг. Проще сказать, что выработал свой ресурс культурно-антропологический тип человека, «вильгельминского массового интеллигента» во всех его вариациях, с которым «духовность квадратиками» была нерасторжимо связана.
5. «Прежде, чем я перейду к “русской части” Вашего “гимна верлибру”» — позвольте, Олег, где у меня было «гимн верлибру»? Напротив, я с сожалением констатировал, что время силлабо-тоники кончилось….
Честно говоря, никакого сожаления по этому поводу я заметить не смог, хотя это, конечно, не очень важно. Может быть, стоило на время стать занудой вроде меня и высказать это сожаление прямо.. Хотя, конечно, повторю: этого якобы окончания времени силлабо-тоники (где, кстати — в России, в Германии? Потому что во Франции или Польше оно не начиналось) я лично не вижу. И уж во всяком случае, оно у Вас ничем не доказано, никакими фактами, кроме пары легко опровергаемых утверждений.
6. Теперь о Гёльдерлине. Да, я неакуратно выразился. Под поздними стихами я имел в виду, конечно, не „Späteste Gedichte“, а то, что было написано прямо перед безумием (мою шутку о симуляции безумия у поэта Вы не оценили, ну и ладно, хотите – считайте её безответственным трёпом), такие стихи, как Der Ister или Mnemosyne. В этом смысле они для меня (внутренне) зрелые, то есть поздние. Да, я считаю это свободным стихом, на фоне того, что тогда писали, это даже не антикизация, это чистые Freie Rythmen.
Согласитесь, дорогой Алеша, я же не могу (и никто не может) читать то, что Вы «имели в виду» — только то, что Вы написали. Напомню: «когда якобы сошел с ума — мне-то кажется, что он просто сбежал от людей, которые мешали ему, о чем свидетельствуют его стихи, написанные, конечно, не безумцем… так вот, в конце жизни, когда его считали сумасшедшим, он писал такой как раз уже вполне себе свободный, нерифмованный стих». Т. е. и речи быть не может о том, что Вы имели в виду то, что было написано «перед безумием» — Вы прямо говорите: «в конце жизни, когда его считали безумцем». Что касается шутки насчет небезумия Гельдерлина, то она распространена, даже на «башне» в Тюбингене было знаменитое графитти «Гельдерлин не безумец» (сейчас его смыли). Я просто по ходу изложения заодно высказал свое мнение на этот счет.
Насчет же «основного корпуса» стихов Гельдерлина еще раз выскажу свое глубокое убеждение (которое, в целом соответствует мнению большинства специалистов в немецкой просодии, но это неважно, я высказываю только свое мнение): это не верлибры и даже не протоверлибры, как их ни записывай, хоть столбиком, хоть прозой, хоть как хотите. Это тонические стихи, имитирующие «античный тон». Вполне справедливо, что в 50-90 гг., когда новая немецкая лирика искала себе «предков», что происходит с каждым новым движением, Клопшток и Гельдерлин были таковыми объявлены. Но мы же не о лозунгах, а о фактах. Все-таки стиховедение (пока дело не доходит до верлибра) — более или менее точная наука. Мы оба не стиховеды, но давайте относиться к данным этой науки с уважением.
А вот фрагмент моего перевода другого стихотворения Гёльдерлина.
Voll Verdienst, doch dichterisch,
wohnet der Mensch auf dieser Erde. Doch reiner
ist nicht der Schatten der Nacht mit den Sternen,
wenn ich so sagen könnte,
als der Mensch, der heißet ein Bild der Gottheit.
Множество прочих заслуг у него, но прежде всего как поэт
жительствует человек на Земле. И не чище
тень ночи со звёздами,
коль позволено будет сказать мне,
чем человек, образом божества нареченный.
С тем, что это «свободные ритмы», расшатывающие силлабо-тонику, спорить, мне кажется, трудно. Именно поэтому меня не смущает несовпадение здесь длины строк (количества слогов) по-русски. А ведь смущал бы, если бы я воспринимал это как силлабо-тонику!
Это очень хороший пример. Это совершенно обычные тонические стихи с (в среднем) тремя интонационными ударениями на строку. Нужно, конечно, представлять себе устную интонацию немецкой речи. Эти стихи не больше расшатывают силлабо-тонику и не больше стремятся к верлибру, чем какая-нибудь русская песня из собрания Киреевского. Особенно с тех пор, как в систему регулярного стихосложения включены дольники, тактовики, акцентные стихи и черта в ступе. Ваш перевод очень хорош, но ритмически оригиналу не соответствует. Это перевод стихов прозой, точнее, условным «гаспаровским» верлибром.
8. Зато не могло не порадовать меня: «в этом безумном состоянии он писал вполне рациональные, абсолютно регулярные стихи во вкусе просветительской и частично остроумничающей поэзии XVIII века, не имеющие ничего общего с “гельдерлиновым стихом” — ни версификационно, ни образно.»
— это Ваше утверждение обращается против Вас, ибо получается, что не нужно даже душевного здоровья, чтобы писать «регулярные стихи». Это тоже была шутка, Олег. Но если без шуток, вот Вы же выделяете «гёльдерлинов стих»! — так что я опять могу сказать, при всём том, как мы по-разному его понимаем, что я тоже его выделяю.
Я понимаю, что шутка, что же еще, но, честно говоря, никакой связи я тут действительно не вижу. Это интересно — что живет в культурном подсознании у людей и выходит наружу по тем или иным причинам, но выводы из этого возможны только на обширном статистическом материале. Насколько я знаю, стихи безумцев бывают и регулярные, и «свободные». В данном случае, я полагаю, у Гельдерлина это было отказом от всего комплекса постштюрмерских и предромантических представлений, в том числе, его «античного эксперимента», которые в его сознании связались со всеми мучениями, которые ему пришлось претерпеть. Он ведь и от себя отказался, эти стихи писались от имени некоего Скарданелли.
«Гельдерлинов стих» я не выделяю — это скорее термин немецкого стиховедения. Я бы назвал его «индивидуальным вариантом» антикизирующего тонического стиха.
Интереснее тут другое: Гёльдерлина, как я говорю, очень любили поэты-экспрессионисты, но почему-то они не «гимны» для подражания выбрали, а чуть ли не фрагменты и наброски к ним, где ни рифм, ни метра, вот где для них клад оказался! И со стороны поэтики совершенно неважно, откуда взялось – а ведь как хорошо принялось, как в рост пошло! Важнее не то, как было в источнике – а как этот источник был понят; не такое уж и редкое явление в культуре, не находите?
Собственно, Гельдерлина все любили, и не только экспрессионисты (Вы же не хотите, кстати, сказать, экспрессионисты не писали «квадратиками» — писали и очень хорошо и много!). В ХХ веке Гельдерлин стал мифом. В нацистское время он тоже считался классиком и подражания ему не считались выходом за рамки допустимого, а как бы дополнением к существующей системе допустимых средств «арийской версификации». Особенно веймарские времена были временем такого рода «неарийских» экспериментов (на чем впоследствии пострадал Бенн, несмотря на его полную идеологическую совместимость с режимом, в котором он видел шанс «получить недоданное» — но для режима Бенн был «авангардистом», в том числе и в техническом смысле), одна Ласкер-Шюлер чего стоит, но что это, собственно, доказывает? Я же не говорю, что верлибра вообще не существовало (я только говорю, что его — чисто стиховедчески — существовало в немецкой поэзии гораздо меньше, чем кажется; это типичная прутковская история с клеткой буйвола). Я говорю, что не всё так однозначно. Вы скажете, что Вы и не имели в виду, что всё однозначно, а я отвечу, что по Вашему тексту, а релевантен только он, у меня такого впечатления не создалось.
9. «Вы же и сами хорошо понимаете (и этого касаетесь), что почти любое фольклорное стихосложение (и древнееврейский стих соответствующих частей библии в том числе) демонстрирует очень нерегулярные закономерности ударений, цезур и т. п., и тем не менее никаким верлибром не является» —
я об этом тоже говорю! Не является.
«Соответственно, не является верлибром и стих Ницше
Дорогой Алеша, насчет Ницше спорить с Вами не буду. Вы очень красиво о нем написали, но всё это никуда не ведет. Я и здесь вижу вариант тонического стиха, но даже если можно доказать, что его статистическое возвращение слишком низкое, то и это ничего не доказывает. Пусть будет «ритмическая проза», пусть будет даже протоверлибр — отдельные случаи доказывают что-либо только в том случае, если они опровергают некое генеральное утверждение. Если они его подтверждают, можно пойти и поискать другие, которые опровергают. Но мне искать ничего не надо.
10. «да и вообще оставил бы на своем месте французский приоритет насчет систематического введения “верлибра”, что подчеркивается и самим словом, проникшим во все языки.» —
Про это спорить не стану, хотя остаюсь при своем мнении — массовое, почти исключительное употребление «свободного стиха» фиксируется впервые во Франции (по многим, в том числе, объективно-лингвистическим причинам). Уже в начале ХХ века писать александрийскими стихами по-французски было смешно. В это же время, несмотря ни на какие эксперименты, писать по-немецки регулярными размерами было вполне приемлемо. Вплоть до середины ХХ века.
11-12 — опустим, иначе бы пришлось спорить по каждому слову и по интерпретации каждого исторического события. Но с поправкой на приливно-отливный характер в целом согласен. Но — для всей Европы, в связи с уничтожением культур и литератур, как, например, провансальской. Дальше победившие варвары начинают все сначала. Но — повторяю — это отдельная интересная тема.
13. «Даже если бы всё сказанное Вами о европейской ситуации было правильно (что, к сожалению, далеко не так), то это ни в коей мере не могло бы быть автоматически обращено на русский язык, на русскую культуру — и на русскую версификацию, как некую техническую область между ними. «Необходимость верлибра» следовало бы доказывать для этого случая отдельно, исходя из местных условий.» —
То есть двойная линия обороны: если сказанное будет верно, то мы тут окопаемся. Шучу. А если серьёзно, то о «необходимости верлибра» Вам попритчилось, я об этом не говорю, и зачем же мне доказывать существование верлибра, то есть того, что уже существует?
Простите, Алеша, «необходимость» — это не факт существования, это историческая необходимость возникновения и победы. Как бы гегельянское целенаправление истории. И извините, именно это утверждает Ваш материал — вернемся к заголовку, вернемся к аннотации?
Тем более о «догнать и перегнать». Нас в чём-то тоже модно догонять. Мне и в голову такое не могло прийти. Я говорю о развитости поэтического языка, что именно там возникает верлибр, где он развит, и русское стихосложение здесь не исключение. А что, Вы хотите сказать, что русский поэтический язык мало развит?
Ну это уже полемический прием, а не аргумент. Я же еще не принял Вашего тезиса, что-де верлибр возникает там, где поэтический язык развит, а Вы уже подкалываете меня. Я вообще ничего (или почти ничего) пока не утверждаю, я пытаюсь показать противоречия в Ваших аргументах и сомнительность Вашей посылки.
….Думаю, думаю… Придумал.
Нет, думаю, что это ложная логическая связь, не подтверждаемая полностью наличествующими данными. П. ч. верлибр, например, довольно шустро победил в разного рода европейских и неевропейских языках, где никакого избыточного богатства поэтического языка и традиции не наблюдалось. Не буду никого из соседей называть, каждый язык для себя самый лучший, но в значительной степени, эта победа имела скорее культурно-политический характер — подняв штаны за «ведущими цивилизованными нациями», что, кстати и вероятно, имело и положительные следствия (кроме совсем уж химерических и выдуманных культур). Именно потому, что русский язык невероятно развился в кратчайшие сроки и имеет при этом колоссальные ресурсы, было бы жалко ставить его в один ряд с … некоторыми языками-комсомольцами, в смысле, подняв штаны, бегающими за еврокомсомолом.
По-моему, очень даже. И во многом, и Вашими стараниями как поэта тоже. Но парадокс в том, что чем сильнее его развивать в силлабо-тоническом стихе, тем больше появляется оснований для появления верлибра. Усталость материала, Вы сами сказали очень верно о выработке ресурса.
Я говорил о несколько другом ресурсе (см. выше), и поскольку с самой посылкой не согласен, то и возражать дальше не буду. Об «усталости ресурса» я высказался совершенно ясно: верлибр туда, верлибр сюда, но ритмические ресурсы русского регулярного стихосложения я не считаю не то что «выработанными», но даже на одну треть использованными. Лично я так в своей практике ощущаю. Что выработано, то это — как и в немецком случае — ресурс культурно-антропологического типа массового советского интеллигента как культурообразующего слоя. В этом смысле что куплеты, что верлибры демонстрируют одно и то же — почитайте хоть журнал «Арион», где печатают и то, и другое.
Честно говоря, чисто интонационно-ритмический ресурс именно что русского верлибра кажется мне вчуже почти потраченным, но, поскольку, я на практике ничем таким не занимаюсь, то это действительно необязательное мнение со стороны.
Видите ли, Олег, я в своём устном выступлении спорю не столько даже с теми, для кого слово «верлибр» как красная тряпка для быка, ввергающая их в какую-то всегда безумную истерику и страх (страх этот объясним, поскольку система силлабо-тоники на высшем этапе развития, когда версификация становится лёгким, почти приятным занятием, искусно скрывает графоманию в чистом виде), а с самим собой. Я и написал-то два с половиной верлибра. Но в какой-то момент понял, что если не хочу повторяться, то силлабо-тоника становится неустранимой помехой. Да, я говорю о себе, о любимых авторах, судя по откликам, оказалось, что это многим интересно, причём интересно по-разному. Я думаю о том, что происходит с моими собственными стихами, переводя любимых авторов, и перевожу, имея в виду какую-то свою картину в целом. О ней и рассказал, в меру своих сил и способностей.
Алеша, примерно это я и предположил. И если бы Вы об этом так — спокойно и грустно — написали, то я бы скорее всего с интересом прочитал, может быть, дал ссылку на интересный материал, но мне бы и в голову не пришло возражать. Я намекнул на это и в своем тексте: Алеша, то, о чем Вы сказали, не требует обоснований, это глубоко интимные отношения поэта со своим ремеслом. Но если Вы пытаетесь объективизировать эти свои интимные отношения с помощью «положительных сведений», то Вам приходится считаться с тем, что а) эти аргументы и сведения будут проверены и б) значение будет иметь только то, что Вы сказали, а не что Вы имели в виду.
14. Насколько я понял, главный Ваш упрёк состоит в том, что я смущаю „малых сих“ „Торжеством Грядущего Верлибра“.
О нет, Алеша, ни в коем случае! Если говорить о «малых сих», то дело не в верлибре, а как раз в сообщенных Вами «положительных сведениях», в которые они будут верить, опираясь на Ваш авторитет европейски образованного человека. Я попытался «защитить» их не от верлибра, а от «в Европе все пишут верлибром», ну, и от прочих Ваших утверждений и информаций, которые считаю ложными. В том числе и в том, что факт «Исторически-закономерной победы Верлибра» (не говорите, что Вы этого не имели в виду — это у Вас написано) является доказанной вещью. Только и всего. Стихи же пусть люди пишут, как хотят и как умеют, а я при случае могу сказать, считаю я эти стихи хорошими или плохими. Я же написал, что я верлибру не враг и не друг, а Вы мне всё как бы подсовываете позицию врага верлибра
— И я так к этому отношусь, дорогой Олег. Но ничего не имею против верлибра не только как читатель, но и как поэт и переводчик, а, может быть, в этом и вся разница между нами?
Нет, мне кажется, это чисто логически неверно: одно дело — не использовать в своей практике что-то, а другое дело «иметь против». Я в своей практике не использую элегических дистихов (надо бы попробовать) или акцентного стиха, но это же не значит, что я имею что-то против них.
Дорогой Олег, нельзя разницу во мнениях представлять как ошибку оппонента. Это просто разный взгляд на вещи.
Дорогой Алеша, Вы совершенно правы! Именно поэтому речь у меня шла ни в коем случае (кроме случаев, специально оговоренных) не о мнениях, а о фактах или интерпретациях фактов, которые мнениями не могут являться. Что в Европе все пишут верлибром (извините, Вы согласились отвечать за всё, что содержится в этом материале), что Гельдерлин писал в состоянии безумия «гельдерлиновым стихом», что «Александрийские песни» — верлибры, что количественно верлибры в современной стиховой продукции на русском языке заняли место регулярного стиха — это не мнения, а ложные утверждения. Их я и называл ошибками.
Заодно я утверждал и утверждаю, что каково бы ни было Ваше мнение о значении и исторической судьбе верлибра в русской поэтической продукции, доказать его Вам не удалось. А с самим суждением — я это и в моем ответе несколько раз подчеркнул — я совершенно не спорю. Не в смысле, что я с ним согласен или не согласен, а в смысле, что я его сейчас просто не обсуждаю.
Дружески,
Алёша Прокопьев
Дружески
Ваш Олег Юрьев
