Высадка Армстронга на Луне удалась Стенли Кубрику значительно убедительней.

Видимо, он существенно лучше представлял себе Луну, чем венский декаданс.

Еще раз с благодарностью ilja_kukuj, приславшему диск с тремя фильмами Александра Медведкина — помимо просмотренного (уже четыре раза, в том числе один раз в Иерусалиме по каналу «Наше кино») и великого «Счастья», еще и «Чудесница» (1936) и «Новая Москва» (1938).

Мне лично показалось, что между «Счастьем» и двумя другими фильмами Медведкина лежит пропасть. Может быть, это пропасть между немым и звуковым кино. Но скорее, это пропасть между «революционным авангардом», одним из последних остатков которого был Медведкин — режиссер немого кино, и «сталинским реализмом», которым он так и не смог овладеть. И «Чудесница» (рассказ о девочке, добившейся разрешения стать дояркой и выведшей захудалый колхоз на первое место в социалистическом соревновании; финал в Москве: благодарственная речь тов. Сталину; вмонтированный из хроники, вождь машет ручкой) и «Новая Москва» (история об архитекторах, создавших какую-то действующую модель Москвы, своего рода анимацию Генерального плана развития Москвы — саму по себе очень интересную) — очень смешные фильмы, и мы получили огромное удовольствие, но это по большей части непроизвольный комизм. Чего стоит одна роль бабушки в «Новой Москве», исполняемая двумя артистками — народная артистка Блюменталь-Тамарина, начавшая съемки, по ходу дела умерла, и ее заменили другой артисткой, но уже отснятое переснимать не стали. Поскольку киносъемки ведутся, как правило, нехронологически, то можете себе представить эффекты, возникающие, когда в одном кадре одна бабушка, а в следующем уже совершенно другая. По всей видимости, Медведкин не мог работать медленно, — революционная блиц-халтура, гением которой он был («Кинопоезд» и пр.), въелась в кости. Еще одна поразительная вещь: на фоне других фильмов того же времени — какие плохие артисты! Такой бездарной актерской работы в советском фильме тридцатых годов я просто никогда не видал! Блюменталь-Тамарина была, конечно, ничего, но умерла, как уже поминалось. В остальном — что-то страшное. До того страшное, что уже тоже прекрасное. То ли ему хороших артистов не давали, то ли не умел он с ними работать (подозреваю, скорее последнее) — не знаю, не скажу. Но факт остается фактом.

Конечно, и в том, и в другом фильме встречаются фирменные медведкинские гэги — смотришь на них с сочувствием и умилением, как на бездомных детей. В этой реальности они совсем чужие.

Что интересно, чувства безразличия к «идеологическому наполнению», как это было у меня со «Счастьем», ни на секунду не возникает. Вряд ли это свидетельствует о том, что ваш корреспондент испытывает меньшее отвращение к ранним стадиям коллективизации, чем к поздним (и вообще к ранним, более революционно-веселеньким версиям коммунизма, чем к поздним). Отнюдь.

Но дело и не в одном только художественном качестве (что напрашивается) — дескать, «шедевр заставляет позабыть, нешедевр не заставляет». «Броненосец Потемкин» тоже шедевр, но, когда его смотришь, постоянно слегка противно — из-за исторического вранья, скорее всего. Вероятно, дело в претензии на реализм, которой у лубочного «Счастья» совершенно не имеется.

смотрели старый фильм Герцога «Воццек». С Клаусом Кинским. Ну, чего говорить — Кинский здесь гениален, а не просто безумен (или притворяется гениальным и/или безумным, что у него вообще-то бывает). Сцена убийства Мари с ножом, все время уходящим за пределы кадра — практически без крови и без трупа — единственная в своем роде, насколько я могу судить. Да и все остальные артисты превосходны, в том числе и некоторые буратины обоего пола, знакомые по немецким телесериям. Совершенно, надо сказать, прекрасное кино.

Но и Георг Бюхнер — это какое-то удивительное явление. Никогда, кстати, не читал русских переводов «Воццека» — они были? есть? Интересно, как там переводится замечательное обращение в третьем лице: «Он добрый человек, но у Него отсутствует мораль»? (В смысле «ты добрый человек, но у тебя нет морали»)

Дала посмотреть французская женщина-философ — очень милая, через три комнаты по коридору живет. У них там это дело давным-давно в великой моде. Известное дело: сначала советские их отравили «Броненосцем Потемкиным», «Чапаевым» и прочими происками Коминтерна, а теперь ихние Лаканы, Бодрийяры и Дерриды превращают детей Бульварного кольца в красных кхмеров.

Ну что сказать? Гениальное кино. Какой там Эйзенштейн, какой там Чарли Чаплин, не говоря уже о прочих японских городовых по фамилии Куросавый.

Лет двадцать назад я бы и смотреть на это не стал: с содержательной точки зрения «Счастье» (как, судя по всему, и любой другой фильм Медведкина) — самая примитивная советская пропаганда, да еще и чудовищная к тому же (в т. ч. и потому что снята на фоне страшного голода в черноземных районах). Сегодня смотрю — и даже в состоянии оценить безотносительную гениальность фильма. Причины этому — лично-исторического характера, но каковы бы они ни были, эти причины, расширение сферы восприятия есть, конечно, объективное благо.

Лошадь в горошек, монашенка, повесившаяся на вращающемся мельничном ветряке, амбар с колхозным урожаем, убегающий на спинах вредителей и расхитителей — незабываемы. Да и много еще чего. Почти все, собственно. Мужик Хмырь, как он строит себе гроб. Два вора (один почему-то похож на Сталина), пытающиеся ограбить Хмырев двор, ничего не обнаруживающие и дарящие страшно извиняющемуся Хмырю рубль двадцать. Но потом все же похищающие лошадь в горошек. Еврейчик-портной, похожий на Мейерхольда, в советском универмаге, где Хмырю строят костюм и кепку-аэропорт (это когда он уже настоящее счастье обрел). Перечислять можно почти бесконечно.

Самое близкое явление — вероятно, Платонов. Но мир Платонова не плосок и не примитивен, за счет дыхания языка, за счет самодеятельного расширения перспективы и изменения угла зрения даже там, где это автором не предполагается. Медведкинский фильм — ровно то, чем намеревается быть: гениальная пропаганда. Очевидно, киноязык, в отличие от естественного языка, не способен на порождение самостоятельных, незапрограммированных смыслов.

Кроме того, кино, по всей видимости, — единственный род искусства, полностью индифферентный к не то что бы даже моральной составляющей (это разговор слишком сложный и, как правило, ни к чему не ведущий), а, скажем так: к степени примитивности положенной в основу картины миры. Не то что кино полностью неспособно отражать сложные и объемные картины мира — вполне даже способно. Но превосходно себя чувствует и даже достигает своих вершин именно в тех областях, где царствует примитивность. Агрессивно себя утверждающая плоскостность мира. Поэтому, вероятно, своих высших проявлений кино и достигает на службе у примитивных идеологий (вообще, на службе идеологий), борющихся за максимальное упрощение и уплощение мира и его отображения в человеческом сознании — у советского социализма, у немецкого национал-социализма или у американского консум-империализма. «Броненосец Потемкин», «Земля», «Чапаев» (и сколько их там еще есть) так же примитивны по содержательной составляющей и так же обращены к массовому идиоту в человеке, как фильмы Рифеншталь, как Чарли Чаплин, «Касабланка» и великие вестерны с Джоном Уэйном.

Сорок лет прошло, а в Багдаде все по-прежнему спокойно!
Как же я сорок лет жил без этого счастья?

Т. е. наверняка я в детстве смотрел этот фильм по телевизору, да и не раз, но телевизор, сначала «Рекорд». а потом «Темп» — и, стало быть, фильм с ним вместе — , был у нас черно-белый. В кинематографе (как, несомненно, шутят на первом же курсе ВГИКов и ЛГИТМИКов) кадры чаще всего решают всё. Но тут, в «Лампе Алладина», всё решают цветные кадры.

——— Внимание, элегантный переход! ———

Артисты — в основновном, лица (в случае царевны Будур очень хорошенькие) кавказской и среднеазиатской национальности, изъясняются с примесью различного щебетанья и поголовно очень милы. Не только знаменитый старикашка, который «в Багдаде всё спокойно», и не только Алладинова бандерша-мамаша, но и почти все прочие. Прежде всего кротко-идиотический султан (почему в Багдаде султан, может кто-нибудь объяснить?) и его придворные Мустафа и, в особенности, востроносый Мубарак, по ходу ареста нюхающий во дворе Алладина розу с куста.

Фильм оказался не просто смешным, хорошо написанным («О, мастер увлажнения улиц!» — обращение злого колдуна к доброму багдадскому дворнику) и придуманным (сценарист, кстати, Виткович, один из сценаристов «Насреддина в Бухаре», о нем шла речь в комментариях), но и замечательно нарисованным и, главное, раскрашенным. Белые и синие дворцы Багдада (какие там лестницы и заборы понарисованы, «бумажные архитекторы» 80-х гг. удавились бы от зависти), желтые пески, багровый джинн, черный магрибинский колдун…

Короче говоря, еще один любимый фильм! В отличие от «Насреддина», безо всяких оговорок — вне специально советского контекста. Выдержит конкуренцию на любом уровне. Попытки американских кинематографических бушменов поставить что-нибудь в багдадских декорациях я бы назвал вопиюще убогими.

P. S. Постепенно я прихожу к выводу, что в шестидесятых годах это была другая страна. Не такая, какой мы ее знали со второй половины 70-х. То есть где-то была точка перелома, с которой всё могло пойти иначе — не скажу лучше или хуже (и не уверен, что кончилось бы это существенно лучше), но не так второсортно, что ли. Об этом еще следует подумать. Пока что рабочая гипотеза: в фиаско шестидесятых годов виноваты шестидесятники. Ну, да это потом как-нибудь. Сейчас меня волнуют другие вещи, о которых завтра.

P. P. S. А вот «Свадьбу в Малиновке» посмотреть не удалось, несмотря на «и чего я в тебя такой влюбленный», танец «в ту степь» и даже пророческий гэг насчет программы («Свобода личности? — Значит, грабить будут!»). После «Трембиты» я думал, я всё смогу. Но смог не всё. «Свадьбу в Малиновке» не смог — выключил. Слаб человек.

Проснулся с песней «Капли Датского короля» — не могу сказать какой идиотской. Видимо, расплата за посмотр фильма «Женя, Женечка и» катюша»» — такого хорошего, что я ему даже эту идиотскую песню простил. Видимо, зря.

В последние дни много боролся с колонкой про Одена — вчера, слава богу, закончена и отослана. Можно отвлечься на посторонние мысли.

Например:

Заботит меня вопрос переименования Калининграда (если кто не знает, мой самый любимый на свете город, после Кинешмы, конечно).
Читать далее →

а) корабельными склянками. Мне для романа было нужно, но вдруг кто захочет установить себе в компьютер. Там, правда, по-немецки.

б) впечатлением: посмотрели «Бегущую по волнам». Как-то никогда ее не видел — а считалось, что это единственный приличный фильм по сценарию Галича. Не верьте, неприличный. Сценарий не просто халтурный, а еще и бездарный к тому же. Диалоги из бракованной фанеры, переделка сюжетных ходов романа (который по-своему прекрасен) — бессмысленна, неуклюжа и показывает полное отсутствие представлений о драматургии. Зачем надо было ломать статую Бегущей по волнам? Какую фигу в кармане это должно было обозначать? Глупость чистой воды!
Терехова, когда не говорит этот древесно-стружечный текст (не Грина, а Галича), — сказочна! Какие там Анны Маньяни и прочие Софии Лорен! Одним взглядом сносит с ног. Очень жалко ее, когда ей приходится это играть. Ролан Быков справляется, но зачем же надо было из отрицательного капитана Геза делать неоднозначного человека, да еще и мужа Тереховой — обратное дело, совершенно неясно. Остальные артисты, кажется, почти все болгары, и даже «Бегущая по волнам» на корабле написано по-болгарски. Главный герой, Гарвей, точно болгарин, разговаривает почему-то с акцентом (что никак не заиграно), сделан пианистом и похож на молодого Вольфа — ну, тогда мода была на такие лица.

В общем, не советую. Хотя с другой стороны.. . — первые несколько кадров с Тереховой, в самом начале фильма, их, пожалуй, никогда не забыть.

Гениально снят: ракурсы, рамки, тени, азиатские лица… — как в немом кино, что, собственно, и понятно — Протазанов. Красота неописуемая, особенно на лице у девочки, «играющей» (в кавычках, потому что играть она, конечно, ничего не может) Гюльджан. Оно все время меняет объемность — от совершенно плоского к совершенно шарообразному.

Звуковой ряд — какой-то отдельный: этнический бурлеск, перемешанный с провинциальным драмтеатром. Песни чудные поет Свердлин (и вообще подтверждающий тезис о тюркско-хазарском происхождении евреев — он там самый наиприродный азиат). Все разговаривают с каким-либо акцентом, и необязательно узбекским. Прекрасно кричит ишак.

Содержательный план — еще в каком-то месте, совсем уже в отдалении. Точнее говоря, его там просто почти нету. Похоже на то, что этот фильм — первая жертва политкорректности: всё в тексте повести (а все мы ее, конечно, знаем практически наизусть, поскольку она является, наряду с ИиП и «БСШ», третьей частью инженерского Священного Писания), хоть до какой-то степени связанное с мусульманством и возможное к юмористическому истолкованию, просто-напросто изъято. Начиная с того, что у Насреддина отнят титул «Ходжи». Нигде ни разу не упоминается. Самый же характерный пример — знаменитая сцена с ишаком, который в фильме изучает не богословие, а просто грамоту. В жертву принесен даже пуант про «кто из нас лучше знал богословие» — сцена кончается слегка туповато: «Кто-нибудь из нас обязательно умрет — или я, или ишак, или эмир».

Самое любопытное, что вся эта абсолютная несмесимость вроде как уже ничего и не портит. Фильм все равно кажется прекрасным.

Может быть, это уже просто следствие возраста. Не моего, как можно подумать, а возраста фильма. Как почти все старые полотна кажутся хорошими (а от большинства из них современников тошнило), как почти все старые здания представляются прекрасными (а большая часть из них современников возмущала), так, похоже, и с фильмами.

Интересно, что на литературу это, кажется, не распространяется. Хотя… я сталкиваюсь время от времени с людьми, которым все стихи 18-го века искренне кажутся замечательными. Но это скорее происходит от другого: многим кажется, что негладкость или странность языка (и то, и другое, естественно, по сравнению с 19 в.) являются самоценным эстетическим качеством.

Острое наслаждение! Начиная с первой фразы папы Карло: «Вот и сломалась моя старая шарманка… Теперь я совсем одинок…»

Играть не в состоянии никто — за исключением, понятное дело, Мартинсона-Дуремара. Тот зато выкомаривается за всех вместе взятых.

Все логические и мотивные связи, довольно искусно сцепленные в литературном источнике, последовательно расцеплены, и эпизод следует за эпизодом с неотвратимостью бреда — драматургически ничего ни из чего не следует. И это, конечно, прекрасно. Мне кажется, я читал сценарий Толстого (у меня было желтое собрание сочинений) — такого ощущения полнейшей логической расцепленности от него не было. Вероятно, уже на площадке постарались. Но, если я не ошибаюсь, сценарий кончался прилетом воздушного коробля в Советскую страну, где его встречали пионеры? Или это была уже театральная пьеса? Здесь он только отлетает. Прекрасен капитан с усами и трубкой и в полярном костюме, спускающийся в псевдоитальянское лето, чтобы дать шелобана Карабасу Барабасу. При снижении воздушного корабля жители разбегаются, пригибаясь и держась за головные уборы (и ветер виден), как при снижении вертолета, которых тогда еще не было.

Песня, конечно, выдающаяся — «Далёко-далёко за морем стоит золотая стена, в стене той заветная дверца, за дверцей большая страна». Автор текста, говорят, М. Фроман, которого в титрах я не заметил — можно догадаться, почему.

Композитор Лев Шварц не хуже Прокофьева. В маршах, понятно.

Интересно, никто не обращал внимания, что «Полька Карабас» — штука довольно обериутская?

Частная странность — имя крысы Шушары произносится с ударением на у — практически Шýшера. Я всегда исходил из того, что крыса была наименована по пригородной ленинградской деревне Шушáры, где я после восьмого класса полол сурепку (т. е. , конечно, ничего я не полол, а носил камни с полей, но смысл «комсомольско-молодежного лагеря» был такой — полоть сурепку), а сейчас строят один автозавод за другим. Да и все так думали, кого я спрашивал.

В общем, назначаю любимым фильмом. В связи еще с тем, что буратинная мифология все набирает и набирает актуальность. Особенно в литературной жизни. И за собой в последнее время замечаю, что все чаще дразнюсь буратинами. Причем настоящая буратинность — в этом фильме, а не в довольно милой и прекрасно написанной книжке А. Н. Толстого. Достаточно поглядеть на всех этих деревянных и фарфоровых травести, карабкающихся на воздушный корабль единственно верной идеологии…

ДОПОЛНЕНИЕ: (всплывающие впечатления)

Мальвина — в панталонах из-под короткой юбочки. Лицом и манерами похожа на пожилую еврейскую поэтессу.

Старьевщик (которому Буратино сбагрил ненужную азбуку) — вылитый Шейлок.

Буратино сказочно глуп. Не соображает ровно ничего. Вообще все персонажи сказочно глупы. Единственный умный персонаж — столяр Джузеппе, да и то потому что пьян, как фортепьян.

Потешны все эти деревянные, тряпичные и фарфоровые существа, постоянно страдающие от голода.

Четвертые не четвертые, а вторые уже сутки скачивается «Золотой ключик» режиссера Птушко. 32, 1 % пока что накачалось. Так что я стал уже опасаться, что до отъезда «керогаз не насосается».