сохранившему материалы переводческого семинара Э. Л. Линецкой, — нашелся мой тридцатилетней, что ли, давности перевод йейтсовского «Плаванья в Византию». Были и другие переводы из Йейтса, но, поскольку не обсуждались на семинаре, пропали, по всей видимости, безвозвратно.

С оригиналом не сравнивал и не собираюсь. Текст имеет для меня скорее сентиментальное измерение.

Уильям Батлер Йейтс

ПЛАВАНЬЕ В ВИЗАНТИЮ

I
Здесь плохо старым быть. Клан молодых —
К плечу плечо; клан птиц на ветках свищет
(Их умершие предки — в песне их);
Лосось — кишит; макрелью море прыщет;
Дичь, мясо, рыба — это блáзнит всех,
Кто был зачат, рожден, кто смерть обрящет,
Кто — в путах музыки плотскóй — весьма
Плюет на вечный монумент ума.

II
Старик — всего лишь нуль, безмёдный сот,
Клочкастый плащ на вешалке, пока не
Захлопает душа, не воспоет
Клочочек каждый в смертном одеянье, —
Лишь в монументах собственных высот
Наука пенья — наше достоянье,
И потому, преплыв моря, у врат
Твоих я, Византия, святый град.

III
О мудрецы, стоящие в святом
Огне — как на настенной мозаúке —
Покинув огнь, ввертясь в спираль винтом,
Учите душу пения науке!
Сожгите сердце! С гибнущим скотом
В связи, от похотей в истомной муке,
Оно не знает правды. Вскройте путь
Мне в вечности прехитростную суть!

IV
Там, вне природы, я смогу облечь
Себя не формою, в природе сущей,
А той, что греков златокузням вмочь
Сковать, глазурью изощря блестящей, —
Чтоб сонный кесарь вспомнил: день — не ночь!
Или с сука златого воспоющей
Для византийских дам и для господ
О том, что было… есть… или придет.

(с английского перевел Олег Юрьев)

Нашел в старом ящике с газетными вырезками т. н. «Кассету рецензий», статью о кассете Ленотдела Совписа «Октава». «Кассетами» назывались в советском книгоиздательстве стопки тонких книжек под бандеролькой. Хитрость заключалась в том, что такие «кассеты» считались как бы одной книжкой, т. е. одной позицией издательского темплана. За эти позиции шла ожесточенная борьба, поскольку в плановой экономике издательству, например, «Советский писатель» спускалось, предположим, десять позиций для «современной поэзии» (кажется, сильно преувеличил, но всё же это было двадцать лет назад, кое-что и забылось) — «кассета» позволяла выпустить вместо одной семь или восемь книжечек «молодых поэтов», достоявшихся до своей очереди в издательских и союзписательских коридорах.

Но когда началась «перестройка» и и официальным издательствам и Союзу писателей понадобилось (или пришлось) (не будем сейчас останавливаться на том, почему понадобилось и какие мифологические причины имелись для этой попытки срочного объединения чистых и нечистых на разваливающемся и уходящем под воду ковчеге) срочно издавать «неофициальных поэтов», в очередях не стоявших и ведших свою собственную литературную жизнь, для ускорения и расширения этого процесса была применена старая добрая «кассета».

Рецензируемое издание — первая на родине книжная публикация (типографским способом) Олега Охапкина, Виктора Кривулина, Зои Эзрохи, Арладия Драгомощенко, и уже тем представляет существенный исторический интерес. К сожалению, у меня из всей «октавы» сохранилась, по тогдашним отношениям, одна не самая любопытная книжка, а из предыдущей кассеты «Набережная» только книжка Елены Шварц. Сейчас я жалею, что не сохранил обе кассеты вместе с бандерольками, но что же сделаешь… Вот, зато рецензия нашлась.

Кстати, по воспоминанию, она представлялась мне значительно резче. Почему-то мне казалось, что я в ней называл Витю Кривулина «культурной ленинградской поэтессой, типа Аси Векслер». Но ничего такого не обнаружилось, не называл, стало быть. Правда, смысл сказанного, в общем, тот же. Витя, при случайной встрече, посмотрел на меня серьезно искоса из гущи своей бороды и сказал: «Олег, кажется, кто-то пытается нас поссорить». Впрочем, это уже не литературная история.

Итак, 24 марта 1990 г., Ленинград:

КАССЕТА РЕЦЕНЗИЙ

(«Вечерний Ленинград», 24 марта 1990 г.)

Форма издания определяет какой-то мере и форму рецензии, а передо мною очередная «кассетная бомба», сброшенная из-под крыла ЛО издательства «Советский писатель», которое уже не первый год ведет военные действия (с переменным успехом) то ли за ленинградскую поэзию, то ли против нее. Но девиз этих действии неизменен: это девиз храброго портняжки: «Одним махом — семерых побивахом» В данном случае — восьмерых, что и предопределило изысканно-простодушное название рассматриваемого издания — «Октава».

Что ж, пройдемся по клавишам, тем более что почти о каждом из участников «Октавы» имеет смысл сказать по нескольку слов (в отличие от предыдущей кассеты, «Набережной», где неравноценность составляющих ее книжек, как говорится, «вопияла к небесам»).
Читать далее →

Третий образец, длинный рассказ «Вселение», выставлялся уже в этом журнале. Взыскующие окончательной полноты сведений о моей ранней прозе могут также обратиться к повести «Гонобобль и прочие, или В поисках утраченного бремени» (1982).

I

Гигантская мама, вздувшись, как парус, уносится-уносится по Жуковской. Я — приткнутый щекой к плечу — за нею лечу полулежа. Мягкою, мягкою осенью это было.

Желтая Жуковская. Синее-синее, плоское, как нигде, небо (в левом нижнем: рёберки — полувытекше, белые…)

Я смотрю вверх, вжимая краткошерстый пумюн в темно-синий берет. О, что за ветер несет нас к расходящимся каменным купам?! Желтая, желтая Жуковская…

2

— У ней муж — козел и по полатям семеро. — …Козлят…
Читать далее →

сюда помещается рассказ «Сафира и Чайкофский», написанный в 1984 г. Если кому очень интересно, действие происходит во Владимирском садике, в середине 60-х гг.

1. За решеткой сада, отступившей от него, непринадлежной, черною и странно, как бы вертикально сквозною, —— площадь и улицы были сумеречны, полутемны, хотя и в —— озаряющих лишь собственный свой источник и луч —— больших и малых свеченьях.

Все там бубнило, билось, дрожало, урчало, звякало, стукало, шипело — вполуголос — но не заходило сюда, в сад.
Читать далее →

Постоянным читателям этого журнала известно: 30 января, козлик, три доисторических стихотворения…
Читать далее →

был напечатан в детгизовском альманахе «Дружба» (Л., Детская литература, 1991) — в сокращенном (не мною) виде. Предыдущие — «С поэтическим приветом, Сеня Кошкин» и «Вечный форвард» я уже вызвал из небытия. Теперь вот этот (в несокращенной, естественно, редакции), именуемый:

ПУСЯ — ПАРЕНЬ НЕ ПРОМАХ

История о том, как ученик 6 «зэ» класса Кошкин Семен всячески пытался помочь в трудную минуту своему однокласснику Пузыреву по прозвищу Пуся и о том, что из этого не получилось

Улица была волнистая от свежего снега, и я шел по ней, как новенький пароход в стареньком пальто. Март — это ведь почти апрель, апрель — это практически уже май, а май — это значит на носу каникулы, что замечательно! А за каникулами сентябрь, снова школа, что уже грустно, и я пригорюнился, глядя на носки своих ботинок, взметающие взрывчики снежной пыли. Но всё равно было славно: суббота, уроки закончились, вовсю свиристят какие-то птицы, розовеет снег, золотится небо, желтеют и краснеют дома Поварского переулка.
Читать далее →

причем даже не могу твердо сказать, ваш ли корреспондент его сочинил лет тридцать пять назад или друг его счастливого, хотя и пьяноватого детства Аркадий Яклич a_gutgarts, ныне же во Ерусалиме обретание имеющий.

Произведение было такое:

У еврея на конце
не хватает кончика,
лучше замуж я пойду
за желтого япончика.

Так давно началась наша япономания (япономамия). И как же мы были вознаграждены сегодня, Аркадий Яклич, а?

Если я был автор этих трепетных строк, то я беру их обратно и заменяю следующими:

У японца на ноге
не хватает пальчика,
лучше замуж я пойду
за душку парагвальчика.

Разочаровывает также, что эти т. н. самураи не сделали тут же на поле одиннадцать (или сколько их там участвовало плюс тренер) харакири.

Постоянные читатели этого журнала знают, почему каждого 30 января здесь выставляются три стихотворения из «доисторических времен». Не стану нарушать традицию.

Читать далее →

Обсуждение стихов о рассеянном человеке с Романом Ромовым (romov) напомнило о собственной краткой карьере в качестве начинающего герцога Детгиза.

В этом качестве я написал некоторое количество стихотворений и прозаическую книгу об учащемся 6-го «зе» класса Сене Кошкине. В книгу входили четыре рассказа, каждый из которых был отражением какого-либо романного жанра — готического романа («Вечный форвард»), детективного романа («Дело близнецов»), авантюрно-сатирического романа типа «12 стульев» («Пуся — парень не промах») и — вот — романа в письмах. О судьбе книжки см. в комментариях к вышеупомянутой записи Романа Ромова, а здесь — поэтологический роман в письмах

С ПОЭТИЧЕСКИМ ПРИВЕТОМ, КОШКИН СЕНЯ

фантастически правдивая история о том, как временно больной школьник Сеня Кошкин познакомился и раззнакомился, ни разу так и не увидевшись, с литературным консультантом Неунывако Степаном Арнольдовичем

(опубл. в ленинградском журнале «Искорка», №№ 4 и 5 за 1988 г. Рисунки Леонида Каневского)

Горло мне перевязали колючим шарфом, навалили на стул у кровати разноцветную кучку таблеток и ушли на работу.

«Да, — вернулась мама. — Вот тебе интересная толстая книга — не скучай!» Встала на цепочки, дотянулась к самому верху шкафа и — с трудом удерживая в одной руке такую толстую — принесла мне.

Потом она поцеловала меня холодными губами, застучала каблуками в коридоре и бахнула дверью. Тоненько отозвались рюмки в серванте.
Читать далее →

30 января 1970 г. ваш корреспондент сочинил стихотворение о плачевной судьбе одного серого козлика. В связи с этим по установившейся традиции три древлероссийских стихотворения:
Читать далее →